| |
Алексей Толкачев
Без очков
- Бык.
- Шик.
- Кыш. Можно такое слово?
- Пусть будет... Мой ход: ик.
- Мыш.
- А вот это не пойдет. Слово "мышь" пишется с мягким знаком. А мягкого знака у нас в распоряжении не имеется.
- Тогда: мыши.
- Во множественном числе нельзя.
- Ну пусть будет можно! И так букв мало, ничего не придумаешь.
- Ладно, согласен. Значит, говоришь, мыши... Ну, раз пошло множественное число, я скажу: мины...
Вахтер на входе в здание университета посмотрел на Фролова с подозрением. Неудивительно. Выглядел Фролов, мягко говоря, фриково: диагональная фиолетовая линия через всю щеку, приклеенная правая бровь вдвое гуще левой да к тому же рыжая. Потертый рюкзачок из джинсовой ткани, ветхие джинсы с дырой на одном колене - это-то нормально, половина здешней публики так ходит. А вот лицо, конечно, вызывает вопросы. Что это за клоун хочет пройти на территорию главного ВУЗа страны? Не под кайфом ли он?
Но этот маскарад специально предназначен для Руфера - перестроенного парня из клана "Морской бой". Дело более чем деликатное, проводить операцию может только сам Фролов лично, а он в свои, без малого, пятьдесят лет никак не похож на городского партизана. Из тех, что готовы несколько часов провисеть на канате на стене высотного здания лишь для того, чтобы, дождавшись темноты, украсить матерным словом логотип правящей партии. Эти оболтусы, одержимые идеями демократии или анархии, или черт их знает, чего еще, редко бывают старше двадцати пяти. В образе одного из таких парней Фролову и нужно было предстать сегодня перед Руфером. Во всяком случае, в начале встречи. А там - как пойдет. У Руфера перестроенное зрение. Как и у всех у них там, в этом "Морском бое". А значит, он восприимчив к визуал-глюкам. Он, конечно, заметит, что Фролов в оптическом гриме, но маскировка у партизан в порядке вещей. Зато Руфер не поймет его возраста. Благодаря этой фиолетовой линии и гигантской рыжей брови, он, глядя на Фролова, будет видеть молодого человека с синяком под правым глазом и распухшим подбородком. Таким Фролов и сам себя увидел в зеркале, наложив сегодня этот оптический макияж. Он, Фролов, тоже перестроенный.
Предъявленные фээсбэшные корочки мгновенно отбили у вахтера охоту задавать вопросы. Встречу Руфер назначил на минус первом этаже, в столовой. Шум, галдеж, броуновское движение пестрой толпы студентов. Одеты многие, действительно, в точности как Фролов. Стилисты на Лубянке недаром едят свой хлеб. А еще пирсинг, татуировки и, конечно, пик современной моды - бижутерия из деталей очков. Тот самый случай, когда предложение породило спрос. Вот уже года три, как зрение у всех идеальное, благодаря покойному профессору Малышеву. А куда девать очки-то? Эти сотни тысяч оправ и линз, изготовленных еще до того, как великий окулист совершил свое открытие. И вот теперь на девчонках браслеты, бусы, серьги из оптических стекол. У некоторых на ушах каким-то непонятным образом держатся дужки от очков, без собственно, очков, никак меж собой не соединенные. А некоторые щеголяют и в очках без стекол. Теперь это модно.
Сказано было: правый ряд, у стены, третий по счету стол от раздачи. За столом, уткнувшись в коммуникатор, сидел тощий парень с дредами столь неопрятного вида, что напрашивалась мысль о естественном происхождении этих дред. Вот, значит, он какой - Руфер. Фролов присел за стол. Парень не отреагировал на это никак.
На столе валялась листовка, из тех, что с завидным постоянством разбрасывают везде неофашисты - со свастикой и словами:
"Просит есть голодный глист,
Что зовется окулист.
Хватит кормить паразитов-дармоедов!"
С тех пор, как зрение у всех в одночасье исправилось и окулисты внезапно остались без работы и, соответственно, без средств к существованию, государство стало выплачивать им пособие. Более, чем скромное, однако, для его обеспечения тут же был введен новый налог. Таким образом, окулисты попали в число категорий населения, мешающих, по мнению фашистов, жить нормальным гражданам. В их пропаганде бывшие глазные врачи упоминались через запятую с инородцами и инвалидами.
Повертев в руках листовку, Фролов скомкал ее и, не найдя поблизости никакой емкости для мусора, положил обратно на стол.
- Руфер?
Парень оторвался от коммуникатора.
- А ты кто?
- Лакировщик.
- О кей, чэп. Пошли.
Внедриться в среду, нащупать контакт с кем-нибудь из "Морского боя" было непросто. Очень непросто. На Руфера удалось выйти, в конце концов, приняв участие в диверсионной акции. Ко дню рождения Президента городские власти развесили повсюду плакаты с его портретом и надписью: "Президент: творим историю сегодня!" "Морской бой" отреагировал весьма оперативно. По ночам эти плакаты стали подвергаться обработке - специальным лаком покрывались все буквы в слове "Президент", три буквы в слове "творим" и восклицательный знак. Этот лак, сам по себе прозрачный и бесцветный, имел в своем составе люминофор. Таким образом, в течение дня он заряжался световой энергией, а с наступлением темноты на плакатах начинали светиться надписи: "Президент вор!" К акции привлекались все желающие, информация распространялась через сеть. Фролов активно поучаствовал в этой диверсии и, в том числе, обработал плакаты в таких пафосных местах городского центра, которые, казалось, постоянно находятся под наблюдением полиции. (Действительно, находятся, но полиция тоже знает, как выглядят фээсбэшные корочки и что значит слово "спецоперация"). В результате Фролов заслужил в кругах партизан респект, получил кличку Лакировщик и главное, вышел на Руфера. А Руфер, по имеющимся сведениям, напрямую связан с Контр-адмиралом.
- Нам наверх, - сказал Руфер.
Они направились к лифтам. Вышли на двадцать седьмом этаже. Там Руфер вывел Фролова на лестничную клетку.
- Извини, чэп, я должен тебя проверить. Что тут видишь?
На стене, там, куда указывал Руфер, странным почерком, с наклоном в разные стороны и какими-то несуразными завитушками было написано:
"Денис и Наташа. Между нами не было никаких чувств. Нам просто хотелось заняться сексом".
Только эту надпись и увидел бы человек с обычным зрением. Но Фролов был перестроенным. И для него из всех этих завитушек отчетливо складывались объемные, выступающие из стены буквы: "JESUS".
- Вижу имя бога, - сказал Фролов, - Джизас.
- Все правильно, чэп. Но я должен был убедиться. Сам понимаешь. Двигаем дальше.
Эпоха перестроенности была недолгой, но яркой. Породил это явление чуть более десяти лет назад профессор Малышев. Окулист, ученый с мировым именем, он проводил исследования на стыке трех наук: анатомии, оптики и психологии. Давно уже было известно, что процесс зрительного восприятия не исчерпывается одними только оптическими свойствами органов зрения. Человеческий мозг, обрабатывая получаемую ими информацию, вносит в нее свои коррективы. Тут-то и происходит самое интересное. Мозг проводит цветокоррекцию, устраняет сферические и хроматические аберрации, нейтрализует эффект "слепого пятна", формирует стереоскопическое изображение. Процесс подсознательной обработки визуальной информации и в особенности оптические иллюзии - вот, что интересовало профессора Малышева больше всего. Очки, которые создавал Малышев, не имели себе равных. От близорукости, дальнозоркости, косогласия, астигматизма - от чего угодно. За производство очков, их продажу и все такое прочее, отвечал постоянный партнер профессора - Юрий Георгиевич Кныш, бизнесмен с крепкой деловой хваткой. Разумеется, все ноу-хау профессора патентовались. Самому профессору этот вопрос был до лампочки, но у Кныша дело было поставлено строго. В области медицинской оптики корпорация "Малышев-Кныш" клала всех конкурентов на обе лопатки не только в России, но и во всем мире.
Увлекаясь различными оптическими иллюзиями, профессор собрал довольно большую коллекцию визуальных фокусов. Все эти трюки с обманом зрения, когда два одинаковых отрезка кажутся разными по длине, цвет одноцветных фигур кажется разным в зависимости от фона, а неподвижная картинка кажется движущейся. Были в коллекции образы, создающие эффекты "последействия", "отсутствия объекта", стереоиллюзии.
И вот однажды, рассматривая картинки из своей коллекции, профессор вдруг потерял зрение! Ненадолго, через пару минут оно вернулось. А через несколько дней после этого случая профессор стал замечать, что иногда он видит неожиданные оптические иллюзии там, где их, вроде, быть не должно. Так был открыт потрясающий эффект, который Малышев назвал "перестройкой зрения". Оказалось, что если человек просмотрит определенную последовательность изображений, то его зрительное восприятие перестроится и станет, как бы, богаче. Человек с таким измененным состоянием зрения обретает возможность видеть то, чего не видят другие. Исследования профессора показали, что это явление сродни измененным состояниям сознания, наступающим при приеме некоторых психоактивных веществ. Малышев говорил, что область, в которую он вторгся, правильнее всего называть "гештальтпсихологией". Впрочем, дело это было настолько темное, что кроме узкого круга специалистов мало кто мог что-то в этом понять. Однако, профессор утверждал, что перестройка зрения абсолютно безвредна. И предлагал всем желающим испробовать эту новую возможность. Последовательность изображений, вызывающую перестройку зрения, он опубликовал в Интернете.
- Нимб.
- А что это такое?
- Это у святых рисуют. Такой круг над головой. Как бы, сияние. Давай, твой ход.
- Шины.
- Киник.
- А это кто?
- Представитель одной из философских традиций.
- Какие-то у тебя слова все неизвестные! А я вот скажу: мы. Местоимения ведь можно?
Снова вверх по лестнице. На площадке двадцать восьмого этажа Фролов увидел слева железную решетку с вывеской "Музей землеведения". Но Руфер повернул направо, к маленькой железной двери с кодовым замком и набрал код. За дверью оказался еще один лифт. Такой тесный, что они вдвоем с трудом туда поместились. Тридцатый этаж. Чердачный лабиринт. Дверь какой-то каморки. Порывшись в кармане, Руфер достал ключ и открыл ее. Вертикальная металлическая лесенка наверх. Крыша.
Тридцать первый этаж университета. Открытый ярус. Лес антенн. Узкие длинные - сотовой связи, тарелки спутникового телевидения, толстые цилиндры радиорелеек. Вверх тянется высоченный шпиль, венчающийся звездой с советским гербом. Сталинская помпезность. С земли все это смотрится монументально, а здесь же, вблизи видок малосимпатичный. Все железо проржавело. Тут и там покрытие со шпиля осыпалась. Весь пол завален слоем разбитой облицовочной плитки.
- Здесь в строительной каске надо ходить, - хмыкнул Фролов.
- Не поможет, - ответил Руфер, - Когда вот такая дура свалится.
И кивнул в сторону обломка гигантского бетонного хлебного колоса, почти полностью загородившего проход между внешней стеной и основанием шпиля.
Зато вид на город открывался прекрасный. Река, горнолыжный трамплин, спортивный зал "Дружба". А ближе к зданию искрилась и сверкала на солнце стеклянная горка - огромная куча очков, почти по пояс засыпавшая памятник профессору Малышеву.
- Ну вот, - сказал Руфер, - Здесь мы можем говорить свободно. Место проверенное. Зачем пришел?
- Мне нужно встретиться с Контр-адмиралом.
- Ну ты даешь, чэп! - присвистнул Руфер, - Так дела не делаются! Контр-адмирал с кем попало не встречается.
- В том-то и дело, что я - не кто попало, - ответил Фролов. - Вот смотри, что я тебе покажу. Это как раз отсюда хорошо видно, - Фролов махнул рукой в направлении зала "Дружба".
Руфер повернул голову, и в тот же миг ему под лопатку вонзилась игла шприца. Парень обмяк и свалился без сознания.
Фролов обшарил его карманы, достал коммуникатор. Так, уже хорошо. Здесь может найтись много полезного. На сначала надо зафиксировать клиента. Фролов достал из рюкзачка широкий скотч. Незаменимая вещь в работе оперативника! Когда же дело долшло, наконец, до коммуникатора, пришлось надеть очки. С возрастом у Фролова развилась сильная дальнозоркость. Все человечество уже три года живет без глазных недугов, а он вынужден пользоваться очками. И все ради того, чтобы оставаться перестроенным. Пройдешь лечебный курс доктора Малышева - обретешь идеальное зрение, но навсегда утратишь перестроенность. А она пока что нужна для работы. Ну, ничего, вот скоро доберемся до Контр-адмирала и тогда...
Первое время только редкие смельчаки решались перестроить свое зрительное восприятие по методу Малышева. Но со временем популярность этого явления стала лавинообразно расти, и в конце концов эта штука сделалась ультрамодной. В своих работах профессор описал методы создания изображений, видимых только для тех, чье зрение перестроено. И это породило новое направление в изобразительном искусстве. Сначала новое искусство существовало, большей частью, в традициях уличных граффити. Не без хулиганства, разумеется, вроде трехмерных изображений половых органов или скабрезных надписей. Но постепенно созданием визуал-глюков, как эти произведения прозвали в народе, все больше и больше стали интересоваться серьезные художники и скульпторы. А когда, наконец, проснулись рекламщики, начался настоящий бум.
Одним из самых модных и востребованных авторов, работающих в этой области рекламы, стал сын профессора Малышева Сергей, выпускник факультета психологии МГУ и художник-любитель. В его портфолио были такие работы, как гигантский вращающийся логотип "Мерседес" на стене здания центрального телеграфа в Москве, крокодил "Lacoste" на Елисейских полях и НЛО с надписью "Panasonic" на борту, висящее в небе над улицей Гиндза в Токио. Все эти объекты были видны только людям с перестроенным зрением. И некоторые специально шли на перестройку, чтобы увидеть эти наделавшие шума произведения. Дело у Малышева младшего пошло весьма бойко, однако, в расцвете славы и востребованности, сына профессора потянуло вдруг куда-то не туда. Совсем не туда...
Когда к Руферу вернулось сознание, он обнаружил себя туго примотанным скотчем к бочке радиорелейной антенны. Ноги притянуты к трубостойке, руки связаны сзади. Напротив него на куске фанеры сидел Лакировщик и копался в его коммуникаторе.
- Твою мать, что за хрень?! - прохрипел Руфер.
- Во-первых, попрошу повежливее, - ответил Фролов, откладывая аппарат в сторону. - Не "твою мать", а "вашу мать". Я тебе в отцы гожусь, юноша.
С этими словами Фролов избавился от ставшего ненужным оптического макияжа: оторвал искусственную бровь и стер со щеки полосу. Поморгав, Руфер увидел перед собой седеющего мужчину средних лет.
- Полковник Фролов, ФСБ, - представился бывший Лакировщик.
Перед глазами Руфера мелькнуло служебное удостоверение.
- Значит так, дорогой товарищ партизан. Одно из двух. Или ты мне сегодня же организуешь встречу с Контр-адмиралом...
- Или?
- Или ты тут еще немного повисишь, на этой уютной антенне дальней радиорелейной связи, и погреешься в ласковых лучах электромагнитных волн СВЧ-диапазона. Мощность у этой штуки, я думаю, хорошая. Этак через полчасика у тебя, для начала, помутнеют глазные хрусталики. Потом ты повисишь тут еще немного, и член у тебя не встанет уже никогда. Ну а там, глядишь, и поджарится что-нибудь внутри.
- Я не знаю, как связаться с Контр-адмиралом. Он сам выходит на связь.
- Что ж, - вздохнул Фролов, - Значит, нам обоим не повезло.
Развернулся и, не торопясь, направился к лесенке, ведущей с крыши на чердак.
- Хорошо... - раздался за спиной голос Руфера. - Я дам вам номер Контр-адмирала.
- Нет, братец! - Фролов обернулся. - Я не столь наивен. Ты не номер мне дашь, ты сам ему сейчас позвонишь и договоришься о встрече. На сегодня.
- Развяжите...
- Развяжу. Только, пожалуйста, без глупостей.
Получив в руки свой коммуникатор, освобожденный Руфер набрал номер.
- Салют... Серьезное дело. Надо сегодня встретиться в Нарнии... Во сколько? О кей. Отбой.
- Ну что?
- Придет. Сегодня в десять вечера.
- Что за Нарния?
- Склады на Садовой-Черногрязской. Бывший глазной институт Гельмгольца.
- Почему такое название - Нарния?
- Просто... Конспиративное название.
- У вас там, значит, конспиративная квартира?
- Сарай...
- Коммуникатор, юноша, попрошу-таки отдать мне. А теперь мы спускаемся вниз, чинно-благородно выходим на улицу и садимся в мою машину. На место встречи явимся заблаговременно, и, не торопясь, подготовимся к визиту нашего друга. Возражений, надеюсь, нет?
Три года назад общественность потрясло известие о зверском и, как поначалу казалось, бессмысленном убийстве профессора Малышева, изобретателя методики перестройки зрения. Ученому проломили череп в его собственной квартире, около полуночи. По заключению экспертов, в момент удара профессор сидел за столом, спиной к убийце. Так его и нашли - сидящим на стуле и уронившем голову на стол. Можно было бы подумать, что профессор уснул, если бы не страшная рана на затылке... Пропажи чего либо из вещей или ценностей замечено не было. А когда тело профессора приподняли со стола, под ним была обнаружена предсмертная записка. Выходило так, что Малышев умер не сразу. Преступник, нанеся удар, поспешил скрыться, а профессор некоторое время еще был жив и даже сумел написать текст, смысл которого оказался ясен только частично. Вот, что содержалось в записке профессора:
Сережа это
2 строка - 3 позиция.
2 стр. - 2 поз.
3 стр. - 1 поз.
1 стр. - 1 поз.
В газетах текст этой записки опубликован не был. В интересах следствия было решено вообще не предавать огласке, что профессор перед смертью успел что-то написать. По крайней мере, до тех пор, пока не удастся понять, что означает та часть, где идет речь о каких-то строках и позициях.
В принципе, можно было рассматривать разные варианты толкования этого фрагмента. Начиная с того, что это просто бессознательный бред и заканчивая гипотезой о том, что профессор хотел что-то сообщить, но почему-то зашифровал свое сообщение. Возможно, опасаясь, что убийца еще вернется в его квартиру до появления полиции. Однако, личность убийцы и без всякой расшифровки записки, была, можно считать, установлена. Во-первых, ясно написано: "Сережа это". А во-вторых...
Контр-адмирал к тому времени давно уже был объявлен в розыск. И в ту самую ночь, незадолго до полуночи, в полицию поступило анонимное сообщение о том, что Контр-адмирала видели входящим в подъезд профессора Малышева. Полиция среагировала более чем оперативно, и вскоре наряд уже звонил в дверь квартиры профессора. Никто не открыл. Дверь выломали, вошли. Обнаружили труп. Убийца успел скрыться. Один из полицейских дежурил у входа в подъезд, однако, он не обратил внимания на человека, спокойно вышедшего из соседнего подъезда. И тут же объявились соседи Малышева по балкону, сообщившие, что только что к ним через балкон залез Контр-адмирал, и выбежал через дверь квартиры в подъезд. О том, что это был именно Контр-адмирал, соседи говорили с уверенностью. Ведь они его прекрасно знали. Контр-адмирал был сыном профессора Малышева. Тем самым Сергеем Малышевым, некогда популярным создателем рекламных визуал-глюков, а ныне - политическим преступником. То есть, до этой ночи политическим, а теперь, по всей видимости, еще и уголовным.
Несколько лет тому назад, ни с того ни с сего, потянуло преуспевающего художника Малышева младшего в политику. Он стал позволять себе критиковать правительство и даже самого Президента. И чем дальше, тем больше. Тогда и закрепилось за ним прозвище "Контр-адмирал". Президент-то в прошлом служил во флоте и дослужился до звания адмирала. Его зачастую и называли Адмиралом. Ну а Малышева, как оппонента, окрестили Контр-адмиралом. Сначала Сергей Малышев выдвигал чисто политические претензии: нет демократии, нет свободы слова. Озвучивались эти претензии в западных СМИ, поскольку в своем отечестве свободы слова таки не было. Художник, в конце концов, совсем перебрался на Запад, продолжая заниматься там рекламой. А потом Малышев младший где-то там же, за границей, нашел компромат на Президента. Раскопал свидетельства о том, что нынешний "гарант Конституции", в бытность свою адмиралом, занимался хищениями и продажей флотского имущества. Западные журналисты с удовольствием ухватились за эту тему и много о том шумели. В России, разумеется, все это назвали клеветой, а Контр-адмирала объявили государственным преступником. Отныне возвращение на родину для него автоматически означало арест.
А вскоре после того в Москве возник и постепенно стал набирать силу подпольный клан сторонников Контр-адмирала. Подпольщики назвали свою организацию "Морской бой". На улицах города они начали заниматься наглядной антипрезидентской агитацией, которая была, большей частью, построена на технологии визуал-глюков. То и дело в разных общественных местах граждане с перестроенным зрением, а таких было уже немало, стали встречать карикатуры на Президента и антиправительственные лозунги. Характерная для того времени уличная ситуация: собралась толпа, люди смотрят, смеются, что-то оживленно обсуждают. А куда они смотрят? Да просто на угол здания, на котором наляпаны какие-то абстрактные пятна краски и болтается веревка, привязанная к водосточной трубе. Если зрение не перестроено, то и не поймешь, что там видят эти люди. А там целая 3D-композиция, да еще и анимированная: Георгий Победоносец, верхом на лошади, наносит удары копьем поверженному змею с лицом Президента.
Пришлось перестраивать зрение и полицейским, чтобы своевременно обнаруживать и ликвидировать подобные инсталляции. А выполнены они бывали порой весьма изобретательно и художественно. Иногда казалось, что в них виден почерк самого Сергея Малышева. Это послужило почвой для слухов о том, что Контр-адмирал, на самом деле, уже не на Западе, а тайно перебрался в Москву и возглавил тут подрывную деятельность "Морского боя". Правдоподобность этих слухов подкреплялась еще и тем фактом, что на Западе в последнее время никто лично не видел Контр-адмирала. Он по-прежнему продолжал выполнять рекламные заказы, но все общение с клиентурой свел к электронной переписке, а физической реализацией его проектов занимались наемные инсталляторы. Гипотезу о том, что художник Малышев находится в Москве, полиция и ФСБ прорабатывали всерьез. Его в столице искали. Но безрезультатно. И вот, наконец, в ночь убийства профессора Контр-адмирала опознали соседи. Но ему удалось улизнуть, и он снова будто в воду канул.
- Мим.
- Шинк.
- Мишин.
- Что такое мишин?
- Не что, а кто. Фамилия. У нас пацан такой в классе есть.
- Нет, брат, имена, фамилии нельзя. Я вот тоже мог бы из этих букв фамилию Юрия Георгиевича сложить, например. Но так играть будет не интересно. Фамилии ведь разные бывают.
- Ладно. Тогда я скажу: ник.
- Чудак-человек! Только что ведь договорились, что имена нельзя!
- Это не имя. Это псевдоним в Интернете так называют...
Научно-исследовательский институт глазных болезней имени Гельмгольца уже два с половиной года как был упразднен. Поскольку глазных болезней больше не было. На его бывшей территории на Садовой-Черногрязской теперь размещались склады. Нарнией оказался древний домик из красного кирпича, постройки начала прошлого века. Для чего он служил изначально, сейчас уже трудно было сказать, а в последние годы существования института здесь хранился дворницкий инвентарь и всякое прочее барахло из больничного хозяйства. Ныне же этот домик, будучи в аварийном состоянии, хозяевами складского комплекса не использовался никак. А вот "Морской бой" приспособил его для своих целей. Обстановка внутри была соответствующая: облезлые стены, старый деревянный стол с потрескавшейся столешницей. Высокий покосившийся шкаф, на двери которого наклеен календарь 1993 года с мишками Гамми. Под потолком древняя тусклая лампочка накаливания. Было в комнате и несколько пластмассовых стульев.
- И чем же вы здесь занимаетесь? - поинтересовался Фролов, присаживаясь на один из них.
- Да просто встречаемся. Разговариваем, - ответил Руфер. - Ну, то есть, раньше встречались. Теперь уже не будем.
- Это точно, - согласился Фролов, - Уж я постараюсь, чтобы теперь вы вообще нигде не встречались. Да ты садись, что стоишь? В ногах правды нет, а нам тут еще долго нашего друга ждать... А почему все-таки "Нарния"?
- Не знаю, - пожал плечами Руфер, присаживаясь к столу, - Не я это придумал.
В домик они вошли лишь вдвоем. Группа оперативников, которой Фролов руководил по мобильной связи, въехала на территорию складов чуть позже, в крытом грузовичке с надписью "Оргтехника". Расположились на стоянке, среди других грузовиков и фур. Еще пара легковых автомобилей с сотрудниками в штатском остались за пределами территории, неподалеку от въезда.
- А что, молодой человек, Контр-адмирал - он как, пунктуальный джентльмен? На встречи является без опоздания? Или, может, приходит раньше срока?
- Приходит точно.
- Достойное качество, - довольно кивнул полковник.
Когда до назначенного времени встречи оставалось пятнадцать минут, Фролов достал шприц и с улыбкой сказал Руферу:
- Вынужден опять на некоторое время тебя выключить. Это для твоего же блага. Разговор у нас с Контр-адмиралом будет такой, что тебе его слышать не надо. Секретный разговор. А есть только две категории людей, которые не разглашают секретов. Это мертвые и те, кто секретов не знают. Думаю, ты скорее захочешь оказаться во второй категории, нежели в первой? Если так, прошу повернуться ко мне спиной, поскольку колоть я предпочитаю под лопатку. Лучше всего, положи руки на стол, голову на руки, чтоб не упасть да не ушибиться ненароком. Поспишь себе спокойно. Не волнуйся, это безвредно. Сам ведь уже знаешь, тебе не впервой. На этот раз, правда, сон будет подольше. Поскольку, я так предполагаю, Контр-адмирал может оказаться интересным собеседником, так что разговор может и затянуться.
У Руфера не было выбора. Через минуту он уже лежал без сознания.
Фролов достал пистолет.
Не прошло и двух недель после смерти профессора Малышева, как прогремела сенсация мирового масштаба! Оказалось, профессор напоследок успел преподнести всему человечеству неоценимый подарок. Незадолго до своей гибели он разработал еще одну уникальную последовательность картинок - способную исправить у любого человека любые дефекты зрения. Так что становились ненужными ни очки, ни глазные врачи. При этом, правда, навсегда исчезала и перестроенность зрительного восприятия. Профессор разослал письма об этом своим коллегам в Америку, Англию, Германию и Японию. Предоставил все материалы и попросил проверить верность своих выводов. И самое главное: написал, что намерен открыто опубликовать эту свою разработку, не преследуя, на этот раз, каких-либо коммерческих интересов. Ибо считает, что держать в секрете подобную беззатратную методику, оказывая на ее основе платные услуги по исправлению зрения, было бы просто преступно. Со стороны профессора это был не только благородный, но даже и самоотверженный поступок. Ведь он не просто отказывался зарабатывать деньги на своем новом открытии. Получалось, что корпорация по производству лучших в мире очков "Малышев-Кныш", приносившая немалые доходы, теперь окажется не у дел.
Коллеги в разных странах материалы профессора изучили, убедились в верности. И вскоре после убийства Малышева, сделали его открытие достоянием гласности.
Конечно, это был фурор! Зрение, по новой методике, стало у всех мгновенно исправляться. Ну а эффект перестроенности стал уходить в небытие. Не прошло и полугода, как уже никто в Токио, идя по Гиндза, не задирал голову кверху, чтобы увидеть НЛО "Panasonic". Хотя оно продолжало там висеть. Но уже ни для кого...
А убийство профессора перестало выглядеть бессмысленным. Похоже было, что убийца знал об открытии Малышева и, в каких-то своих корыстных целях, не хотел допустить его опубликования. Что, опять-таки, наводило на мысль о Контр-адмирале. Ведь он зарабатывал хорошие деньги на визуал-глюках и с уходом эпохи перестроенности зрения терял все: и рекламный бизнес, и свой излюбленный инструмент антиправительственной агитации. Это ли не мотив для убийства! Вот только преступник не знал, что профессор уже успел написать коллегам о своих разработках.
На церемонии в честь открытия памятника профессору Малышеву его партнер и верный соратник, Юрий Георгиевич Кныш, предложил создать красивую традицию: складывать к подножию памятника очки, ставшие ненужными. И первым положил к ногам статуи свои очки в золотой оправе.
А вот партизаны из "Морского боя" не стали исправлять свое зрение по новой методике. Они решили сохранить перестроенность. Конечно, уличных инсталляций на основе визуал-глюков они больше не делали - на них некому стало смотреть. Пришлось перейти к более традиционным методам. Но перестроенность зрительного восприятия оставалась очень удобной для конспиративной деятельности. Пользуясь этим эффектом, можно было передавать друг другу информацию, невидимую для людей с нормальным зрением. Оставлять секретные сообщения в условленных местах. Использовать этот эффект в качестве своеобразного пароля. Соответственно, перестроенными вынуждены были остаться и некоторые из тех, кто ловил этих подпольщиков. В числе таких сотрудников был и полковник Фролов.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Контр-адмирал. Увидев направленный на него пистолет, застыл на пороге.
- Проходите, пожалуйста, и закройте дверь, господин Малышев, - сказал Фролов, - Или называть вас Контр-адмиралом?
- Называйте, как вам нравится. Что с ним? - Сергей Малышев кивнул на Руфера.
- Спит. Не беспокойтесь, проснется. Представлюсь: полковник ФСБ Фролов. Не хочу разговаривать с пистолетом в руке, поэтому скажу сразу: сейчас на выходе из этого здания уже стоят наши сотрудники. Так что деваться вам отсюда некуда. Это я сообщаю на случай, если у вас вдруг возникнут какие-либо легкомысленные идеи.
- Я арестован?
- Скажу мягче: вы на время задержаны. А вот каким продолжительным будет ваше задержание и чем оно закончится - это будет всецело зависеть от вас. Вот об этом и предлагаю поговорить, - сказал полковник, убирая пистолет. - В сущности, я хочу сделать вам предложение.
- Руки и сердца?
- Жизни и свободы. Можете не сомневаться, полномочия у меня в этом деле самые, самые... ну, вы понимаете, - Фролов многозначительно потыкал пальцем в сторону потолка.
- Жизнь и свобода? То есть, вы пригласили меня сюда, чтобы предложить то, что у меня и так есть?
- Уже нет. Возможно, вы как художник, тонкая возвышенная натура, не знакомы с содержанием такого скучного документа, как "Уголовный кодекс", в его современной редакции. Так я вас, в двух словах, ознакомлю. В той части, что касается лично вас. За одну только клевету на Президента вам светило бы лет пятнадцать тюрьмы. Но на вас еще убийство. А это уже высшая мера.
- Кого же я убил, позвольте полюбопытствовать?
- Вы бы не паясничали, господин Малышев, - поморщился полковник, - Ведь я вам, можно сказать, спасение предлагаю, а вы дурака валяете!
- Ладно, - согласился Контр-адмирал, - Не паясничать, так не паясничать. Вы говорите об убийстве моего отца. Но убил его не я. Да, меня тогда видели соседи. Я и не отрицаю, что я там был. Но когда я вошел в квартиру, отец был уже мертв. Сразу в полицию звонить я не стал. Решил сначала сам попытаться разобраться, что произошло. Стал осматривать квартиру, искать какие-то следы... Не успел толком осмотреться, как полиция уже ломилась в дверь. То, что я не захотел с ней встречаться, надеюсь, не кажется вам подозрительным? Я ведь и так уже в розыске находился. Ясно было, что и убийство на меня повесят, да с превеликим удовольствием. И знаете, что я вам скажу? Настоящий убийца специально меня подставлял. Ведь отец знал, что в ту ночь я приду к нему. Мы договорились заранее. Он сам вышел на связь со мной, сказал, что нужно встретиться. Видимо, убийца как-то узнал об этой встрече, пришел раньше, нанес удар и скрылся. Не сомневаюсь, что он сам же после этого и вызвал полицию, чтобы меня схватили возле трупа. Дверь квартиры, кстати, когда я пришел, была открыта. Войдя, я запер ее изнутри. Как убийца узнал о нашей предстоящей встрече с отцом - ума не приложу. Понятно, что отец мало кому мог бы рассказать об этом. Очевидно, это был кто-то из его ближайшего окружения. Опять же, ведь он, явно, сам пустил этого человека в квартиру.
- Что ж, ничего другого услышать от вас я, в принципе, не ожидал, - вздохнул Фролов, - А все-таки немного разочарован. Думал, может, у великого неуловимого Контр-адмирала достанет мужества, когда к стенке прижмут, не юлить, а признаться - да, мол, убил. Убил родного отца. Ан нет! Мелковат духом оказался Контр-адмирал, как я погляжу. Отпираться до последнего пытается. Цепляется за соломинку. Перестаньте! Знайте: помимо того, что вас просто застали на месте преступления, мотив которого прекрасно ясен, у следствия есть еще и неопровержимое вещественное доказательство того, что убийца именно вы. Так что, давайте уже эту тему закроем и вернемся к моему предложению. Суть которого сводится к двум пунктам. Пункт первый. Вы публично признаетесь в том, что клеветали на Президента. Выступаете по телевизору, каетесь. Заявляете: все, что вы раньше говорили о главе государства - ложь. Сообщаете, что вашей истинной целью было - опорочить Президента, дабы заработать собственный политический капитал. И пункт второй. Насколько возможно, вы сворачиваете деятельность "Морского боя". Связываетесь с лидерами ваших партизан, разъясняете ситуацию. Надо уметь проигрывать. Предложения к вашим архаровцам примерно те же, что и к вам. Кто добровольно прекращает антигосударственную деятельность, остается на свободе. Непонятливые садятся и надолго. Доберемся до всех, пусть не сомневаются. Уже и сейчас многих взять могли бы, да не трогали до поры, чтобы главную рыбу не спугнуть... Вот, в общих чертах, и все. Пока будут выполняться эти два пункта, вы, дорогая наша главная рыба, естественно, будете находиться в охраняемом аквариуме. Ну а как дело будет сделано - плывите себе на все четыре стороны. Попутного ветра Контр-адмиралу! Почему такое предложение делается, думаю, понимаете? Государству ведь, прежде всего, не покарать вас хочется. Государству надо, чтобы вы исправили тот вред, который принесли. А если вас просто расстрелять - сомнений нет, "Морской бой" распоясается до полного неприличия. И на Западе вопли нездоровые зазвучат. Зачем нам такое веселье? Как видите, я к вам с открытыми картами. Так что, выбор теперь за вами. Проявите упрямство, значит, обеим сторонам не повезло. А прислушаетесь к голосу здравого смысла - будете живы и, через некоторое время, свободны. Что касается политических преступлений, Президент волен миловать. А насчет убийства, доказательство вашей есть, но оно ведь пока не опубликовано. И опубликовано не будет. Без него же ваша вина, действительно, не доказана. Будет озвучена ваша версия, что убийца побывал в квартире профессора Малышева до вас. Народ поверит. Народ - он такой, во все верит.
- Вы рассказываете очень занятные и понятные вещи, полковник, - сказал Контр-адмирал, - Но самая занятная из них остается для меня непонятной. Что у вас за доказательство моей вины? Да еще и вещественное. Я, знаете ли, материалист. Мне трудно поверить в существование вещественного доказательство того, чего нет.
- Бог мой, вы все еще сопротивляетесь? Какая жалкая картина! И наблюдать ее дальше у меня желания нет, - с этими словами Фролов достал из кармана и развернул на столе бумажный листок. - Смотрите! Это записка вашего отца. Которую он написал уже после того, как получил смертельное ранение в голову. Что, не ожидали?
- Записка?! Где вы ее нашли?
- На столе, под телом профессора. Он лежал на ней.
- Вот почему я ее не обнаружил... Да, отец лежал на столе. Пульса, дыхания не было, это я проверил. Но тела не двигал... Позвольте прочесть.
- Будьте любезны. Это, разумеется, копия.
Контр-адмирал взял в руки записку.
Сережа это
2 строка - 3 позиция.
2 стр. - 2 поз.
3 стр. - 1 поз.
1 стр. - 1 поз.
- Ну, что вы на это скажете... Сережа? - ехидно поинтересовался Фролов.
Конт-адмирал поднял глаза от записки.
- Полковник, а вы ведь, должно быть, перестроенный?
- Да уж, увы. И хотелось бы надеяться, что недолго осталось...
- В таком случае, я тоже могу вам кое-что показать.
И Малышев младший вытянул вперед левую руку, демонстрируя Фролову открытую ладонь. На ней была татуировка с изображением кометы, летящей по кругу. Хвост кометы растянулся почти на всю окружность, и казалось, что голова стремится догнать и схватить его. Словно это не комета, а глупый пес, гоняющийся за собственным хвостом. Комета кружилась все быстрее и быстрее. Фролов почувствовал, что его затягивает в воронку этого вращения. И в следующую секунду потерял сознание.
- Что скажу, что скажу... - проворчал Контр-адмирал, когда тело полковника рухнуло на пол. - Скажу, что отец запятых никогда не ставил. Вот, что я скажу...
Он сложил копию записки и сунул себе в карман. Потом, передумав, достал ее, развернул, сделал коммуникатором фотоснимок и оставил бумагу на столе. Затем открыл дверцы шкафа. Подхватил подмышки спящего Руфера и втащил его в шкаф.
- Шиш.
- Шинник.
- Крутое слово ты придумал! А я скажу: кишки.
- Кишмиш.
- Почему-то все с буквой "ш" придумывается. Она тут, наверно, чаще всего встречается?
- Да нет, тут всего примерно поровну. "Ш" - десять раз. Так же, как "К", "М" и "Н". Гласные - "И", "Ы" - по девять раз. Чаще всего встречается "Б" - одиннадцать раз.
- Ты что, пап, все это наизусть помнишь что ли?
- А ты думал! Я ж с этой штукой столько лет работал! Меня ночью разбуди - я, не глядя на нее, скажу, где там что стоит.
В чувство полковника Фролова привел настойчивый сигнал вызова, трезвонивший, казалось, целую вечность. Звонил его помощник из опер-группы.
- Алло, шеф! Почему не отвечаете?
- Потом! Где Контр-адмирал?
- Движется по Лялиному переулку. На юг. Серый "Форд Ситизен". Вы его отпустили?
- Нет! Задержать немедленно!
- Есть.
Полковник выскочил на улицу. У входа ожидали двое оперативников.
- Контр-адмирал выходил?
- Никак нет!
Фролов вернулся в комнату. Как же они смогли бежать?! И тут взгляд его упал на шкаф. Полковник распахнул дверцы. Конечно, как только они с Руфером пришли сюда, в эту Нарнию, он осмотрел здесь все, в том числе и шкаф. Не заметил ничего подозрительного. Шкаф как шкаф, с парой старых телогреек на вешалке. А вот наощупь-то не проверил! Проклиная себя за несообразительность, полковник коснулся рукой задней стенки шкафа. Так и есть, черт побери! Проклятая зрительная перестроенность! Рука прошла куда-то в пустоту. Стенка отсутствовала. Была лишь ее зрительная иллюзия. Фролов забрался в шкаф, сделал осторожный шаг вперед, потом еще один. И обнаружил себя в темном корридоре, уходящем вниз. Тайный выход! Подземный ход, мать его! Значит, они выбрались где-то там, где их не ждали. И сели в свою машину, приготовленную заранее! Полковник схватил коммуникатор.
- Ну что там у вас?
- Висим на хвосте. Приказываем остановиться. Не подчиняются. Петляют по переулкам, пытаются оторваться.
- Не дать уйти! При малейшем риске упустить, стреляйте!
Визжа тормозами, "Форд Ситизен" вылетел на улицу Воронцово Поле. На заднем сиденье тело Руфера, так и не проснувшегося, нещадно моталось из стороны в сторону и едва не падало на пол. Контр-адмирал сидел спереди, рядом с водителем, и бегал пальцами по кнопкам коммуникатора. В зеркале заднего вида возникла выскочившая из-за поворота машина с преследователями. Громкоговоритель пролаял:
- Немедленно остановитесь! В противном случае будем стрелять!
- Идиот! Они же тебя по твоему комму пропасли! - крикнул Контр-адмиралу водитель, - Номер-то знают! Вырубай его на хер!
- Идиот, - кивнул Малышев, не отрывая глаз от коммуникатора, - Только теперь-то что уж... Погоди, сейчас я найду одну штуку, может, поможет...
Сзади прогрохотал выстрел. Стреляли пока что в воздух.
- Что за штука?
- Мы в нее с отцом играли...
- Эй, ты с ума-то не сходи! Не время сейчас!
- Да где же она, чтоб ее..., - бормотал Контр-адмирал, терзая клавиатуру, - Неужто уже ни одного глазного сайта не осталось...
И снова выстрел. В нескольких метрах впереди пуля высекла искру из бордюрного камня.
- Это уже по колесам, - меланхолично сообщил водитель.
- Слава богу! - крикнул Малышев, - Наконец-то! Нашел. Сейчас отправлю. Может, стрелять перестанут.
- Шеф, на предупредительные выстрелы не реагируют! Открывать огонь на поражение?
- Открывайте.
И в это время на экране коммуникатора замигал значок входящего сообщения.
Фролов развернул его. Сообщение оказалось от Контр-адмирала. Оно было коротким:
Записку отец писал мне.
Назвал убийцу.
Расшифровка очевидна:
http://glazadva.narod.ru/
|
|