Алексей Толкачев

А на Люсиновской ты мне не попадайся!

          Старик и собака идут вдоль высокого забора из ферропластика. Прогулка по привычному маршруту. В былые времена в это время уже лежал бы снег и пес оставлял бы на нем свои желтые метки. А в лес уже можно было бы прогуляться и на лыжах. Нынче же - слякоть...
          "Глобальное потепление, мать его!" - думает старик.
          Пес тоже старый. Давным-давно, еще до войны, старик нашел щенка в снегу неподалеку от этого места. Сунул за пазуху, принес домой. Только дома заметил, что у зверя шесть лап. Еще пес видит в инфракрасном диапазоне, но этого старик не знает.
          В глубине огороженной территории стоит гигантская тарелка терминала спутниковой связи. Если отойти от забора подальше, можно видеть верхнюю часть параболы.
          В двухстах километрах отсюда - Москва.
          
          На площади темнеет рано. Небоскребы корпораций окружают площадь со всех сторон, превращая это место в гигантское, во много раз увеличенное подобие питерского двора-колодца, и в ноябре тут темно уже часа в четыре. В сером прямоугольнике неба висит аэростат службы безопасности.
          Коммунисты говорят, что раньше такой брусчаткой была вымощена мостовая перед Кремлем, там, где сейчас котлован. Теперь брусчатка осталась только здесь, на стыке Садового кольца и Президентского проспекта, на небольшом пространстве вокруг революционного монумента. Джамперы расписывают брусчатку своими люминисцентными граффити. Это их право. Коммунисты пишут черным аэрозолем на пьедестале памятника Ленину, на подиуме вокруг него и на самой скульптуре. Когда вся поверхность монумента становится черной от их девизов и символики, они переходят на белый цвет и пишут поверх черного. Нетронутой вот уже несколько лет остается лишь самая высокая надпись на широкой спине вождя: "God is gay".
          Днем площадь безраздельно принадлежит джамперам. Они носятся по гладким плиточным дорожкам, которыми брусчатка расчерчена на квадраты. Перескакивают через черные пятна, оставшиеся от ночных костров. Запрыгивают на скейтах на подиум. Перелетают через других, развалившихся на мраморе с длинными папиросами в зубах. Колеса скейтов, выполненные с применением новой формулы синтетического латекса, позволяют самым крутым прыгунам взлетать даже на выступ к ногам скульптурной группы революционных рабочих. Впрочем, увлеченных спортсменов не много. Не больше чем любителей длинных папирос и круглых конфет.
          На краю площади, на том, что ближе к небоскребу Церкви Московских Святых, в ряд стоит десяток деревянных скамеек со сплошь истыканными спинками, на каждой из которых аэрозолем нарисовано по несколько мишеней. Джамперы упражняются в стрельбе из луков, всаживая стрелы в спинки скамеек, проносясь мимо на скейтах на полном ходу. Этим упражнением занимаются время от времени даже самые безнадежные торчки. Лук и стрелы есть у каждого. Иногда от этого зависит собственная шкура.
          Время джамперов заканчивается с наступлением темноты. В сумерках светящийся ручей из люминисцентных курток, сумок и скейтов утекает в трубу моста над Президентским проспектом. Вместе с последними отблесками в переходе исчезают и последние пассажи атональной папиросно-конфетной электронщины, испускаемые джамперскими мьюзик-боллами. На площади наступает тишина.
          Но не надолго. Уже минут через пятнадцать-двадцать из под земли слышится нарастающий гул, а затем пространство площади заполняет рев тяжелого сик-стринга... Они появляются прямо из-под земли - вылезают одновременно из нескольких канализационных колодцев: со стороны Президентского проспекта, Садового кольца и улицы Первых Побед. И прямо посреди площади - из колодца возле монумента. Выбираются на поверхность, держа в руках палки, доски, куски шпал, обломки мебели. Понятия коммунистов насчет внешнего вида консервативны и строги: высокий черный ирокез на бритой голове, в левом ухе серьга в виде гайки, черная кожаная куртка и на груди большой значок в виде пятиконечной звезды, в центре которой - профиль одного из героев прошлого: Троцкого, Гагарина, Черчилля или Че Гевары. Из-за энергетического кризиса городские власти вот уже который год включают ночное освещение по самому минимуму - фонари горят через два на третий. На площади довольно темно, но коммунисты сразу разводят несколько костров из своих деревяшек. По углам пьедестала памятника ставят черные флаги с веселым Роджером. Там тусуется пипл посерьезней - те, кому надо перетереть о кое-каких делах, пока трезвые. У костров пьют спирт, а позже затягивают песни, пытаясь переорать мьюзик-боллы, изрыгающие сик-стринг-рок.
          В ближнем бою топорики коммунистов значительно эффективнее джамперских луков. А в дальнем - как ни крути, стрела летит и дальше, и точнее. Так что метанию топориков коммунисты не придают большого значения, хотя, нет-нет, да кто-то и подходит к лавкам с мишенями потренироваться в броске.
          
          Холодный спирт обжег горло, и сразу стало теплее. Яуза протянул Ольге яблоко. Яуза влюблен в нее, Ольга давно это поняла. Относилась она к нему тоже с симпатией, одно время даже, наверное, переборщила с дружелюбием, парень бедный возомнил, что она ему взаимностью отвечает. Пришлось объяснить. Что любит другого. Ничего, справился парень. Остались друзьями, как говорится. А так, симпатичный и неплохой этот Яуза. Вообще, коммунисты - ребята клевые. Джамперы - те мутные какие-то. Или того хуже, вроде Кислого - безбашенная шпана. А коммунисты простые, веселые. Бухают, правда, как кони педальные. Вот и Яуза... Накинул на Ольгу свою куртку, вроде как, ухаживает, а у самого уже глазки стекленеют.
          - Простите, вы работаете?
          Морячок в форме. Разглядел повязку. Ольга специально руку держала так, чтоб куртка Яузы повязку не закрывала. А то супервайзер пройдет, не увидит - и хорошо еще, если только штраф, а то как бы не "здравствуй, китайская граница"!
          - Работаю.
          - А далеко идти?
          - А напротив, - Ольга кивнула, - Первых Побед, дом один. Пятый этаж.
          - Ну... Пойдем?
          - Пошли. Яуза, ты давай тут, не нажирайся особо! Заснешь, замерзнешь.
          Хромает морячок. Небось, только из Медцентра.
          - С китайского?
          - С него.
          - На пятый-то поднимешься? Лифт не ходит.
          - Ради тебя, красавица.
          - Бумага есть, красавец?
          - Обижаешь!
          
          Утром, когда над площадью светает, коммунисты поднимают спящих, расталкивают пьяных, кого можно растолкать, а кого нельзя - так и тащат, взяв под руки - к люкам. Флаги сворачиваются, и вся черная тусовка уходит под землю, чтобы расползтись там во все стороны по коммуникациям и вылезти на поверхность в глухих дворах, на заброшенных стройках, в покинутых зданиях, черт знает в каких еще городских клоаках, или просто остаться под землей и спать там до следующего вечера.
          Костры на площади гаснут сами. Угли, бутылки, мусор - иногда убирают дворники, но не чаще раза в неделю. Дворников не хватает. Раньше всю работу выполняли роботы-уборщики, но после кризиса все они гниют на складах.
          Через пару часов на площади появятся первые джамперы. И Ольга, если у нее дневная смена. И прохожие. Как правило, для простых горожан ни джамперы, ни коммунисты опасности не представляют. Если специально не искать приключений. И по площади, в общем, можно ходить спокойно в любое время дня и ночи. Другое дело, многие все-таки боятся. Но многие и ходят. Иначе бы сюда не поставили и Ольгу.
          Полиция обычно не трогает ни ту, ни другую группировку, закрывая глаза и на наркотики, и на луки, и на топоры. Во-первых, есть заботы поважней. А во-вторых, чем больше ублюдков перебьют друг друга, да передохнут от своей отравы, тем лучше для города, не так ли? Конечно, кто подлежит призыву, те на площади в открытую не тусуются. Те прячутся. А тут торчат в основном допризывники, хотя бывают и отслужившие. Особенно среди коммунистов. Такие у них состоят большей частью вождями.
          Между джамперами и коммунистами жестокая смертельная вражда. Вражда, не имеющая ни материальных, ни идеологических, ни классовых - вообще никаких причин. Просто так сложилось. Исторически. После Реконструкции, после Первых Побед, лет двадцать назад, еще до начала войны с Китаем - почему-то так повелось.
          На площади группировки поделили время суток, а в городе - территорию. Там у них какое-то сложное, не поддающееся логике рваное земельное деление, которого целиком не знают и сами бойцы. Каждый четко понимает принадлежность территорий в своем микрорайоне. Если собирается куда-то ехать, сначала спрашивает на площади у своих, из того района - куда там можно, куда нельзя? Ходит такая телега, что служба безопасности ведет эту тему, и там, на Дзержинского, есть у них карта, где цветом отмечено по всему городу, какая территория чья. Да только на хрен безопасникам это нужно, если задуматься?
          Появиться на чужой территории и попасться хозяевам означает, в лучшем случае, тяжелые телесные повреждения. А то и смерть. Если силы примерно равны - кровавый бой. Правда нарушения суверенитета редки. Умирать и калечиться, в общем-то, никому особо неохота. Лет восемь назад закончились массовые войны за раздел территорий, и с тех пор кровь льется не часто. Но льется.
          
          Серый ноябрьский рассвет. Холод. Ветер. Кажется, что ветер проникает даже через пластмассовые стены уличной кофейной кабинки. Искусственный кофе из автомата. Источник тепла - тонкий пластмассовый стаканчик с горячим напитком. Кисловатый привкус во рту. Джамперов еще нет. Прохожих мало. На дальней скамейке уже с полчаса сидит какой-то хмырь и все поглядывает на Ольгу. Знаем, знаем - повязку видит, а бумаги у него нет. Сиди себе, хмырь, без тебя тошно.
          Голос сзади:
          - Доброе утро, Оля.
          Виктор Михайлович - мужчина средних лет, всегда аккуратно одет, чисто выбрит, всегда спокоен, вежлив, тихий голос, обходительные манеры. Без неприятных запахов. Хорошие чаевые. Один из постоянных. Собственно, лучший из них. Бывает пару раз в неделю, всегда по утрам.
          - Здравствуйте, Виктор Михайлович. Как ваше здоровье?
          - Спасибо, Оленька, здоров. А ты что же в такой курточке тоненькой в такую-то холодищу? Ну разве ж так можно? И без перчаток! Ну-ка дай руки. Ледяные!
          Виктор Михайлович дышит на Ольгины ладони, целует пальцы. Потом галантно сгибает руку в локте. И они идут.
          - Оля, почему ты не надеваешь зимнюю одежду? Она у тебя вообще есть?
          Главное - не вспоминать сейчас про Кислого.
          - Скажи, может, тебе денег не хватает? Ты себе-то оставляй хоть что-то, нельзя же все отдавать! Как там твои, кстати? Как мамины ноги? Сестренка не болеет?
          - Да что вы, Виктор Михайлович, всего мне хватает, спасибо вам. Есть у меня одежда. Просто не думала, что так холодно сегодня будет.
          
          Когда Ольга вернулась, Кислый уже был на площади. Как всегда - дурацкая улыбка на морде, несмотря ни на холод, ни на то что со скейта только что слетел, да прямо башкой в мраморный пьедестал - Ольга видела издалека еще, когда подходила. Все улыбается. Несмотря на то, что знает, где сейчас Ольга была. И куда скоро опять пойдет. Увидел тоже, несется навстречу на скейте. Спрыгнул, поцеловал, кивнул в сторону своей доски:
          - Давай! Сегодня будешь работать тройной переворот. Должно уже получиться, в прошлый раз уже почти правильно делала.
          Насчет поцелуев было не совсем понятно. В "Правилах и обязанностях", как бы, про поцелуи конкретно ничего сказано... Но всякий раз, целуясь с Кислым на площади, Ольга потом воровато оглядывается по сторонам - нет ли супервайзера?
          - Слышь, Оль, а кто ночью работал, Наташка?
          Наташка - Ольгина сменщица на площади. У нее классная татуха, точнее, подкожный биочип - как бы, на запястье набит циферблат электронных часов. Только цифры каждую минуту меняются и всегда показывают точное время. А корректируются с ближайшего аэростатата везде в пределах зоны обслуживания системы.
          - Наташка работала?
          - Ну а кому ж еще? Я ее, правда, с утра не видела. Небось, осталась со своим последним, сюда не вернулась.
          - Бля, надо спросить у нее! Тут, прикинь, че было! Видела утром костровище вон то?
          - Да делать мне нечего - костровища ваши рассматривать.
          - Они не наши! Коммунары, суки, че устроили - вчера Пешка и Скунс обдолбались в ноль - их когда уводили, они ни хрена не понимали. А начали тут с утра. Когда я пришел, они уж тут лежали, тащились. Ну и, короче, вечером - поднимаем их, спрашиваем: "Доски ваши где, бобики?" Они мычат че-то, хрень какую-то несут. Ну, бесполезно разговаривать. Типа, конфеты по три сожрали, каждый. Ну мы так поглядели - вроде нет нигде скейтов их. Решили, что бобики без досок пришли, чисто поторчать. Луки их валялись там, у памятника, мы их взяли... Ну и темнело уже. Ушли, короче, и этих уродов увели. Хорошо еще, они ходить могли. А ща приходим - бля, Лысый заметил - в том костровище подвески и подшипники среди углей! И потом поглядели - кусок скунсовой деревяшки обугленный! От пешкиной только железки остались. А доски у них были... Пешкина - ладно еще, хотя тоже не херовая, а у Скунса крутейший аппарат был! Да дураку достался... Китайская хреновина! Брательник ему с фронта привез. У Наташки твоей спросить надо, не видела, кто конкретно жег? Подстрелить бы ублюдков!
          - За доски убивать будешь?
          - Убивать - не убивать, а в жопу стрелу - в самый раз будет. Да и убил бы - козлов не жалко. Вон написали свою новую мудрость - видела, слева на пьедестале? "Сатана - наш рулевой". Ума палата, фантазии до хера! Быдло. Ненавижу.
          - А не скажет тебе Наташка ничего, если и видела.
          - А вот мы спросим! Может, и скажет. Это ты у меня зараза такая - и нашим, и вашим. Ты бы не сказала, я понимаю. У тебя все друзья! Яуза-хуяуза... А Наташка тоже этих козлов не любит.
          - Причем тут "любит - не любит"? Плюнет-поцелует. Просто мы в вашем идиотизме не участвуем. Без нас разбирайтесь. Мы вам не шпионки.
          - Ладно, не шпионка, давай, прыгай! Я покурю пока, посмотрю. Потому скажу, че не так делаешь.
          
          Война с Китаем тянется уже почти двадцать лет. Вялотекущая война, на которой, тем не менее гибнут каждый год десятки тысяч. Из-за которой, тем не менее, вся страна находится на военном положении. Всеобщая воинская повинность. Все кому от 20 до 23-х - в армии. Большинство на китайской границе. Призывают всех - и парней, и девушек. Девушки, конечно, в основном не воюют, служат в тыловом обеспечении или по медицинской части. Но и боевых женских подразделений хватает. А уж кого за что-то арестуют - вне зависимости от пола - автоматически в штрафной батальон и на передовую. А из штрафных батальонов домой уже никто не возвращается. По крайней мере, так чтобы целиком, а не по частям.
          За службу денег не платят, но Указом Президента давно отменены все отсрочки и брони. Единственный ты кормилец в семье, не единственный - не важно. Интересы Отечества требуют твоего присутствия за Байкалом.
          Но есть возможность служить и за деньги. В основном у девушек, но в некотором количестве даже и у парней. В подразделениях физиологических услуг. Таких называют "физики". У них даже, как правило, есть возможность выбирать место службы. Больше всего получают физики на границе. Некоторые предпочитают ехать туда - зарабатывать, так зарабатывать! А многие служат в родных местах.
          Граждане, имеющие заслуги перед Отечеством, занятые государственной работой, военные и гражданские чиновники, служащие министерств, ведомств, сотрудники средств массовой информации, оборонных и научных структур - есть категории граждан, которым по статусу полагается "бумага" - документ, по которому эти заслуженные люди могут пользоваться определенными льготами и услугами, недоступными для других. В том числе, обращаться к служащим подразделения физиологических услуг. К физикам. В крупных городах инфраструктура таких подразделений развита очень неплохо. Есть специальные физиологические центры, и просто на улицах в людных местах, как правило, всегда можно встретить физика. Когда физик на работе, он обязан носить на рукаве желтую повязку. Увидев человека с такой повязкой, гражданин, у которого есть надлежащая бумага, имеет право подойти к нему, предъявить свою бумагу и обслужиться. Пользоваться услугами этой сферы имеют право, конечно же, только холостые граждане и обращаться за услугами можно только к лицам противоположного пола. И еще: кроме бумаги гражданин обязан предъявить справку об отсутствии венерических болезней. Обслуживание производится бесплатно. Денег с клиентов не берут. Но нередко дают чаевые. Вообще, в "Правилах и обязанностях" служащих физиологических подразделений написано, что принятие денег от клиента расценивается как проституция, но, на самом деле, супервайзеры закрывают глаза на эти нарушения. В самом деле, ну кому жалко, если гражданин по доброй воле даст девушке-физичке немного денег? Что на самом деле расценивается как проституция, так это оказание платных секс-услуг гражданами, не состоящими на физиологической службе. Проституция запрещена, карается жесточайше - штрафной батальон, без вариантов.
          Служба у физиков строго по расписанию, дневные смены чередуются с ночными. Супервайзер указывает служащему место, где надо в течение смены находиться с желтой повязкой. Наличие физика на месте и повязки на руке периодически контролируется.
          Рядом с каждой уличной точкой в одном из ближайших домов есть квартира, куда физик ведет клиента для осуществления обслуживания. Служебная квартира Ольги находится на пятом этаже, но сейчас речь идет о переезде на первый. Недавно, после очередного пересмотра энергетического бюджета муниципалитет отключил лифты в очередном ряде зданий, и под это дело подпал ее дом номер один по улице Первых Побед. А вынуждать заслуженного гражданина подниматься на пятый этаж без лифта - это не дело. В квартире из всей обстановки - кровать и шкаф с плечиками для одежды. Стул, занавески на окнах. Больше ничего. Никогда не возникало у Ольги желания как-то обустраивать или украшать свое рабочее место. Это место, где Ольга отключает все свои чувства. Все, что поддаются отключению. А первое - не думать о Кислом.
          Есть только одна вещица. На стенке, на гвоздике. Но это не для души. Или, точнее: во спасение души. Талисман, типа. Маленький тряпичный зверь с глазками из пуговок и с лапками разной длины. Светка говорит, что это зайчик. А на самом деле... ну, как бы, зверь, похожий на зайца. Подарок Светки, сестренки. Сшила с маминой помощью. И подарила на прошлый день рождения.
          У них квартирка маленькая, но двухкомнатная, они втроем: Ольга, Светка и мама вполне нормально там помещаются. И место неплохое - не центр, конечно, но и не окраина. Старинный район - Копотня. В одной комнате Светка с мамой, другая - Ольгина. Если замуж выйти, можно там и вдвоем жить. Да только этот раздолбай разве станет жениться? Да и глупость это была бы - выходить за такого, как Кислый.
          
          Главное положение "Правил и обязанностей": холостым физикам строжайше запрещается совершать половые сношения вне работы. То есть с лицами, не имеющими "бумаги" и справки от венеролога. Если ты замужем - с мужем можно. Муж физички обязан раз в месяц проверяться на венерические болезни. И пожалуйста - с мужем можно. Но если не замужем - никакого секса на стороне. Любовь, не любовь, жених, не жених - никого не интересует. За это - как за проституцию - сразу в Забайкалье, в штрафной батальон. Конечно, казалось бы, кто узнает? Если делать по уму, с осторожностью. И нарушают. И узнают. Говорят, есть слежка специальная. А как там на самом деле - кто знает! Может есть, может нет, может случайности, может не везет, но платят жизнью за любовь. Едут девочки и мальчики за Байкал, и поминай, как звали...
          
          Не обошлось без падений и шишек, но Кислый был прав - довольно скоро у Ольги стал получаться вполне приличный тройной переворот. Физики на месте службы имеют право заниматься чем угодно. Единственное требование - находиться на точке с желтой повязкой на руке. Ольга любила покататься с джамперами. Кислый давал ей свою доску или еще кто-то - в общем, свободная доска всегда была. Со временем Ольга овладела техникой не хуже многих джамперов. И уж во всяком случае получше, чем торчки вроде Пешки со Скунсом.
          - Ну как, нравится? - гордо спросила Ольга приземлившись после очередного чисто выполненного трюка.
          - Великолепно, девушка! А вам нравится?
          Ольга подняла глаза. Перед ней был не Кислый. Кислый стоял в сторонке, курил и улыбался. А перед Ольгой стоял очередной заслуженный гражданин и гордо демонстрировал свою бумагу в развернутом виде.
          Когда они уже были у перехода, Кислый крикнул вслед:
          - Нравится, но не очень! Можно бы и получше!
          Гражданин удивленно обернулся.
          - Не обращайте внимания, - сказала Ольга.
          
          Она давно уже научилась безошибочно определять, кто даст чаевые, кто не даст ничего, а кто даст очень много. Вот от этого сейчас ни копейки не получишь. Ишь, гордится как бумажкой своей! Повышение недавно получил в своем департаменте мудацком, обрел новый статус. Ему из принципа западло денег дать за то, что ему, герою, положено бесплатно.
          А чаевые составляют весомую прибавку к окладу. Особенно у кого есть постоянные состоятельные поклонники. Как Виктор Михайлович. В месяц - неплохо выходит. Мама со Светкой не только что не голодают - матери и на лекарства хватает, и Светке порой конфеток каких-никаких купишь. Да и сама не голая. Хотя вот теплое пальто пора уже носить, прав Виктор Михайлович, но вот сейчас денег нет на него. В конце месяца служебное жалование дадут - в начале декабря будем уже в новом пальто на площади стоять! Она вспомнила, как позапрошлым летом вдруг безумно захотела купить себе скейт. У нее тогда кое-какие трюки посложней стали получаться, джампершей себя почувствовала, скейт захотелось - прям ужасно! Да... Все накопленные денежки достала, у Наташки еще заняла и купила колесное средство - матери кресло-каталку. Давно мать болела, с тех пор как застудилась зимой, копая котлован этот проклятый. Потом, как отец погиб - сдала сильно. А в то лето уже и вовсе ноги отнялись. Все, хана, ходить не может. Встанет, не встанет - никому не известно. А так хоть по квартире перемещается нормально, а в свободные дни Ольга ее и по улице катает. Благо, дома-то первый этаж! Это, конечно, счастье. Лифт отключили когда Светке еще годик был. А без него коляску с матерью по лестнице не потаскаешь. Кислый даже в этом деле участвовал. Собственно, коляску вместе покупали. И денег добавил даже. Где взял, непонятно. Украл, небось. И обратно не берет. "Легко достались - легко расстались", - говорит.
          
          Если ночью смотреть из окна служебной квартиры на улицу Первых Побед, если свет в квартире горит, то на улице не видать ни черта! Фонари, какие работают, горят так тускло, что их толком и не видно. Зато надо площадью зарево. Зимой коммунисты разводят костров еще больше - греются. И пьют больше. Ольга надевает пальто, подходит к висящему на стенке тряпичному зверю с разными лапами, смотрит в глаза-пуговицы. Выключает свет, запирает квартиру и спускается по лестнице. Смешно - квартира запирается только из-за этого зайчика. Больше там ничего ценного нет.
          Новое пальто - великое дело. Но морозец что-то в этом году такой ударил в начале декабря, что все равно холодно. Придется у Яузы опять спирта попросить.
          Пальто - исключительно благодаря Виктору Михайловичу. Всегда чаевые давал щедро а последние три раза - вдвое больше обычного! Ольга даже робко попыталась отказаться, но Виктор Михайлович был настойчив. Да не сильно Ольга-то и возражала. Нужны были деньги, нужны, что говорить! Но и странноват стал Виктор Михайлович в то же время. Вроде и вежливый, как обычно, обходительный, денег целую кучу надавал, но разговаривает вроде как будто суховато и смотрит... Ну, кажется, как-то не так.. Будто Ольга перед ним виновата в чем-то. В прошлый раз даже не выдержала, опять сказала: "Виктор Михайлович, да что вы, право, не стою я таких денег!" "Ты, - говорит, - Оля, гораздо дороже стоишь. Только, - говорит, - прошу тебя: будь осторожна. Не хотелось бы, чтоб ты совершила ошибку, о которой потом придется жалеть!" А вот к чему он это? А потом в постели набросился на нее как юноша двадцатилетний. Хотя ему уж полтинник, наверное, стукнул. Но мужчина спортивный, держится в форме. Им там всем так положено, наверное. Безопасник он, это ясно. Да он и не скрывает особо. Хотя и не афиширует. Так, обмолвился как-то раз. Когда духи дарил. "У нас, - говорит, - на Дзержинского, в конторе, бывает, дефицит всякий продают. Вот, подарочек тебе..." Нет, ей-богу, странный какой-то стал. Может, догадывается? Он же, типа, оттуда... Ну так а хоть бы и догадывался. Ему-то что? А закладывать меня зачем ему? Ему ведь со мной нравится.

          Сик-стринг в этот раз ревел громче обычного, и вообще, обстановочка на площади была накалена. Слышался частый стук топоров о спинки лавочек. Яуза, несмотря на начало ночи, был уже здорово пьян. Увидев Ольгу еще издалека, заорал:
          - Скажи своему Кислому пидору, что он труп, поняла!
          - Не поняла, - спокойно ответила Ольга. - Как я погляжу, вы уже весь свой спирт выпили, да? Бедной девушке согреться ничего не осталось?
          - На! Пей, не обляпайся! - Яуза, покачнувшись, протянул Ольге бутыль.
          - А что случилось-то?
          - У своего джампера сраного спроси, что случилось! Видишь - Неглинку подстрелили?
          Неглинка считался вождем клана, в котором состоял Яуза. Здоровенный парнище, лет двадцати пяти, служил на китайском фронте. Вроде бы, до армии был цивильный, работал где-то на заводе, хотел в институт поступать, потом призвали. Отслужил три года, как положено, воевал, пришел без единой царапины, вернулся на завод, а через месяц - запил по черному. И понеслось - работу бросил, стал на площади по ночам бывать, ирокез себе сделал коммунистический... Ну и, в общем, стал коммунистом. И как-то быстро авторитет приобрел. В вожди выбился. И бухать стал как-то поменьше. А что - боец сильный, отчаянный, да и не дурак, фронтовик, опять же, коммунисты таких уважают.
          Этот Неглинка сидел сейчас у пьедестала, под флагом с веселым Роджером, в окружении других авторитетов, и разговор у них шел на повышенных тонах. Голова у Неглинки была забинтована.
          - А при чем тут мой Кислый?
          - А при том, что Неглинке в голову стрелой попали. На Люсиновской, в подворотне. На нашей, суки, половине! В спину стреляли, суки!
          Ольга вспомнила, как в прошлом месяце Кислый говорил что-то насчет стрелы в задницу... Только вот голова у Неглинки от задницы находится довольно далеко. Грубоватый промах выходит...
          - А на стреле было написано: "Кислый", да? И, может, еще автограф его стоял? Или вы стрелу на Дзержинского отнесли, попросили отпечатки пальцев посмотреть?
          - А че ты тут разбакланилась, а? Че ты лыбишься? Весело тебе? Какая, хер, разница - всех сук будем мочить! Стрелял, не стрелял - кого на нашей земле поймаем - будем убивать без разговоров! А Люсиновская теперь будет наша вся! А узнаем, кто конкретно стрелял - завалим, где б он ни прятался. А мы узнаем! Молись, чтоб это оказалась не твоя кислятина сраная. А Люсиновская вся будет наша! По всей улице будем валить досочников!
          - Дурак ты, Яуза, и пить тебе надо меньше! И всем вам. И дерьмом от тебя несет из канализации. Одно скажу: за Кислого я тебе сама этими вот руками глаза выцарапаю. И Неглинке твоей. Понял?

          Ольга отошла в сторону. Уроды! Да... Однако, без спирта сегодня придется тут торчать до утра. Ладно. А Кислый, гад такой, спит сейчас и сны видит, пока я тут за него с этими козлами лаюсь! А он отдыхает, понимаешь, от трудов любовных!
          Вот уже полмесяца Ольга нарушала с Кислым главный пункт "Правил и обязанностей" физика. Нет, они соблюдали осторожность. Застать на месте преступления их не мог никто. "Нарушали", плотно занавесив окна. А то, что молодой человек заходит в квартиру к физичке - так это не запрещается. Мать - инвалид, друг семьи вывозит ее на прогулку на кресле-каталке, когда дочь на службе... Ну и когда не на службе - тоже помогает. Девушке ведь не везде легко с коляской управляться - где-то и горка попадется, где-то и ступеньки... На ночь Кислый никогда не оставался, а днем - что ж такого? Ничего такого.

          Кислый пришел на площадь рано, но пара энтузиастов в ярких цветных куртках уже стучали досками по тонкому ледку, намерзшему на плитках ночью. Еще дымились угольки пары-тройки коммунистических костровищ, внося свою лепту в свинцовый смог, висящий над городом. Аэростат наблюдения спустили совсем низко, иначе ни хрена бы ему не было видно из-за этого смога...
Ольги что-то не видать... Обещала же утром дождаться. Поздний клиент, небось. Сейчас, значит, появится скоро. А пока и мы попрыгаем!
Заметив приближение Кислого, джамперы остановились, почему-то неуверенно переглядываясь. Что это с ними?
          - Здорово, парни!
          - Слышь, Кислый, тут такое дело...
          - Чего?
          - Короче, это... Минут десять назад пришел легавый и Ольгу увел.
          - В смысле, легавый? Клиент?
          - Да че-то... это... Не похож.
          - Что значит, не похож?! Куда увел?
          - Да вроде туда, к ней. На работу. В тот подъезд зашли, по крайней мере.
          - Ну так значит, бля, клиент! Что вы мне тут мозги ебете?!
          - Понимаешь, братан, у клиентов не такое выражение лица бывает, как у этого. И у нее тоже, когда клиент... Что он ей сказал, мы не слышали, но лицо у нее было... Скажи, Лысый.
          - Ну.

          - А это чтобы с тобой по дороге ничего не случилось, Оля. Попросил товарища полицейского эскортировать тебя, чтоб в целости и сохранности. Ты ведь дорога для меня очень... А я тебе подарок принес, Оля. С работы, как обычно. Я ведь, кажется, говорил тебе, что я в конторе работаю, на площади Дзержинского? Служу, точнее. Вот, видишь, и экран уже подключил. Нет, экран это не подарок, а подарок - вот.
          Виктор Михайлович достал из внутреннего кармана пиджака маленький черный диск.
          - Это кино. Показать тебе хочу. Про любовь... Вот, смотри, началось... Парень симпатичный... И курточка у него красивая, яркая такая. Только он ее сейчас снимет. И брюки тоже... А вот и девочка. Фигура какая! Божественная фигура. Ты смотришь? А сейчас она повернется, и мы ее лицо увидим... А вот это вот, кстати, сильно сейчас! Прямо я подивился даже: как это они! Так ведь, наверное, неудобно? Прямо художественная гимнастика... Ну а вот она и лицом повернулась... Лицо не знакомо тебе? Нигде его не видала? В зеркале, например?
          Виктор Михайлович нажал на кнопку пульта, и экран погас.
          - Что же это получается, дорогая ты моя девочка? А как же "Правила и обязанности"? А ведь я предупреждал! Неделю назад. Помнишь? Чувствовал я беду-то, Оля. Чутье, понимаешь... А вижу, ты не реагируешь! Ну а что мне оставалось делать в такой ситуации, сама посуди? Пришлось съемку организовать - если несправедливо подозревал - чтоб сомнения рассеялись, а если справедливо... И вот оно как получилось! Что ж ты такое наделала, а? Ну зачем же так? Ведь я люблю тебя, Оля! Ты ведь знаешь... А что вот теперь прикажешь делать? Жалко до слез, а ничего не поделаешь. Все, всему конец теперь, Оля! Понимаешь ты это? Ведь ты теперь собираешь вещи и едешь на китайский фронт! И даже не в солдатский бордель, а прямиком в штрафной батальон! Была Оленька... - Виктор Михайлович снимает с гвоздика на стене тряпичного зайца, - а вот ее уже и нет!
          С легким треском игрушка рвется по швам и летит на пол. Дорогой кожаный ботинок топчет каблуком тряпочку с пуговицами, возит ее по полу.
          - Вот так вот, блядь, Оля, нога судьбы на тебя сейчас наступила!
          Что молчишь? Не слышала раньше, чтобы я ругался? Так ведь любому спокойствию есть предел-то, Оля... Короче, так. Если я постараюсь... Если я ОЧЕНЬ постараюсь, то за Байкал ты не поедешь. И даже останешься в Москве. Но на другой квартире.
          Виктор Михайлович сделал паузу.
          - Которую я, в общем, уже снял. Нуждаться ни в чем не будешь, зарплата у меня большая. Дальше. Служить в физичках тоже не будешь. Есть люди, кое-чем мне обязаны, помогут, сделают что надо... В деле твоем будет написано, что за особые заслуги перед Отечеством ты демобилизована досрочно. Жить будешь спокойно, хорошо, с матерью и сестрой можешь встречаться, а с мальчиками с площади ты больше не знакома. Ни с дневными, ни с ночными. Это условие.
          Ну? Ну что ты? Все ведь позади уже! Вытирай слезы! Платок есть? Вытирай, и поехали на новую квартиру. Да что ж лицо-то такое?! Ты злиться что ли еще мне тут вздумала?! Оль, ты пойми правильно: тебя никто ничего насильно не заставляет. Мы сейчас выйдем отсюда, в любом случае, потому что здесь-то - что сидеть? Выйдем, сядем в машину, а там ты уже мне сама скажешь, куда ехать: на новую квартиру или в военную полицию. Как говорится: "Желание дамы - закон". - Виктор Михайлович печально улыбнулся. - Как раньше благородные офицеры говаривали... Я ведь, Оленька, российский офицер в пятом поколении, я тебе не рассказывал?

          Когда Виктор Михайлович и Ольга спустились по последнему лестничному пролету на первый этаж, какая-то тень метнулась им навстречу - это все, что успел заметить безопасник. В следующую секунду на его голову обрушился мощный удар и Виктор Михайлович упал на кафельный пол.
          - Держи! Рванули!
          Кислый сунул Ольге в руки скейт. Вторым скейтом он только что врезал по голове безопаснику, от чего тот лишился чувств. Они выбежали из подъезда.
          - Давай! Налево!
          Они понеслись на досках вниз по улице Первых Побед.
          - Стоять! - послышалось сзади.
          Кислый обернулся.
          - Черт, очухался!
          - У него машина!
          Держась за голову, Виктор Михайлович ввалился в служебный автомобиль. Завел двигатель, врубил сирену и мигалку. Гнать пришлось по встречной. Что, впрочем, было чистой условностью - машины были редки, денег на бензин не было не только у частных лиц, но у и большинства организаций.
          - Сейчас через дорогу, направо, там переулок!
          - Догонит!
          Кислый остановился.
          - Давай, давай, не тормози! Я догоню.
          Снял с плеча лук, поставил стрелу на тетиву, натянул, прицелился и всадил стрелу в скат переднего колеса. Звук лопнувшей камеры был слышен, наверное, даже на площади. Завизжали тормоза, машину занесло и ударило о фонарный столб. Кислый вскочил на доску и понесся вслед за Ольгой. Грохнул пистолетный выстрел.
          - Давай в подворотню!

          Виктор Михайлович опустил пистолет. Черт, надо было опереться о машину! Руки дрожат после удара по башке. Медленно соображаю. Подонок, сопляк! Ничего, догоню и без машины. Им там некуда деваться, двор не проходной. Недолго летали птички, попали из клетки в клетку.

          Кислый не знал, что двор не проходной. Откуда было ему это знать, если он там никогда не бывал. Поскольку не искал ни смерти, ни телесных повреждений, и, соответственно, территории коммунистов не посещал. Только ведь когда спасаешься от пули, то о топорах не думаешь... До тех пор, пока с ними не встретишься. Въехав с Ольгой во двор из подворотни, Кислый даже не успел понять, что оказался в тупике. Потому что сразу увидел черные куртки и ирокезы. Клан Неглинки. Ублюдочки с профилями Гагарина на своих звездах. Кислый натянул тетиву.
          - Не, это без шансов, - послышался голос с другой стороны.
          Сам Неглинка. И с ним еще десяток бойцов. Да. Действительно, без шансов.
          - Умри, падла! - Неглинка поднял топор.

          Вот и наша подворотня. От пробежки голова прояснилась, последствия удара, вроде, не ощущаются. Так, тут сейчас надо поосторожнее. Все-таки у щенка лук... Когда Виктор Михайлович, соблюдая все правила, как на боевых занятиях в училище, выскочил наконец во двор из подворотни, там никого не было. Что еще за хренотень? Куда они могли подеваться?! Отсюда нет выходов!
          Виктор Михайлович в сердцах сплюнул.
          - Ну погоди! Я вас найду! И тебя, сучка, и тебя, щенок! Из-под земли достану!
          - Достань! - послышалось вдруг в ответ откуда-то снизу. - Я под землей!
          Открытый канализационный люк. Выставив вперед руку с пистолетом, Виктор Михайлович осторожно приблизился. Он ожидал увидеть согнутый лук, но парень был безоружен. Да, он! Тот самый, что трахал эту сучку!
          - Вылезайте! Спокойно, без резких движений. Так. А вот и наша девочка. Хорошо. К забору. Вон туда. Значит так, перед тем, как девочка умрет за интересы Отечества в Забайкалье, мы еще подумаем, как ее наказать. Слышишь, Оленька? Умница. Да, мы подумаем, мы пофантазируем. А для начала умрет наш нехороший мальчик, которого в школе не научили, что нельзя бить взрослых дядей досками по голове. Умрет без фантазий, затей и каких-либо интересов Отечества. Просто застрелю у этого забора как соба...
          В голове у Виктора Михайловича что-то взорвалось, и снова он рухнул без сознания. На этот раз от удара по голове тыльной частью топора. Неглинка бил аккуратно, чтоб не убить ненароком.

          Когда Неглинка со словами "Умри, падла!" поднял топор, а Кислый натянул тетиву, чтоб не задаром отдать свою шкуру, тут Яуза сказал:
          - Это Оля, вообще-то.

          План придумали мгновенно. Вся коммунистическая бригада нырнула в колодец, последними залезли Ольга с Кислым. Предполагалось, что когда безопасник вытащит их двоих из колодца, он рано или поздно повернется к нему спиной. И тогда из люка тихонько вылезет следующее действующее лицо - Неглинка. Так и разыграли мизансцену.

          Виктор Михайлович лежит на траве. Руки и ноги связаны ремнем. Пришел в себя. Ольгу с Яузой и прочей братвой от греха подальше отправили обратно в колодец. Кто знает, вдруг безопасник не один? У Ольги запоздалая истерика, и Яуза отпаивает ее все тем же спиртом.
          У Неглинки в руках пистолет.
          Виктор Михайлович не волнуется. Бывал и не в таких переделках.
          - Ладно, ребята, ваша взяла. Ловкие вы, черти! А я думал, вы враждуете?
          - Не твое дело.
          - Не мое, - легко соглашается Виктор Михайлович. - Я в другом отделе служу. А чье это дело - так этих товарищей я знаю. Все приятели мои. Так что, давайте так - услуга за услугу - девчонку вы мне отдаете, а я сейчас на вас ни за что не в обиде, и там сделаю так, что вас вообще никогда никто трогать не будет.
          (На девчонку они, ясное дело, не согласятся! Виктор Михайлович специально выдвигает невыполнимое требование. Сейчас они его пошлют, он вновь скажет: "Черт с вами, ваша взяла!" И мальчики его отпустят. Обычный прием из тактики ведения переговоров. А эта сучка прибежит к нему потом сама. Прибежит и разденется, и будет еще ноги лизать! Когда он сестру ее, соплюшку, заберет, поработает с ней маленько, а потом даст ей с матерью по телефону поговорить...)
          - А какие твои гарантии, что нам ничего не будет, если мы тебя отпустим? - спрашивает Неглинка.
          - Ребята! Ну что вы, как маленькие, ей-богу! Слово российского офицера в пятом поколении!
          - А, вон чего! Ну, это круто. Кислый, монетка найдется? Давай. Орел - я, решка - ты. Орел... Ну, стало быть, я.
          Неглинка поднял пистолет. Грохнул выстрел. Российского офицера в пятом поколении не стало.


          Слушай, Неглинка..., - Кислый помялся. - Я че хочу сказать... Ты не думай, что это на тебе висит. Ну, в смысле, грех на душе. Это на мне больше. Это же из-за меня... Для меня... Ну, считай, что я его убил. Я ведь и хотел...
          Помолчав, Неглинка процедил:
          - Я тебе тоже кое-что хочу сказать... Короче, на Люсиновской ты мне не попадайся!

          В двухстах километрах от Москвы в Лесном Центре идет работа. Работают люди, работает техника. Сюда стекается необъятный цифровой поток отовсюду - по оптическому волокну из Москвы, по спутниковому каналу из Китая, по радиорелейным аэростатным линиям - со всех концов. Бесконечные гига-гига-байты - стекаются, смешиваются, скрещиваются и рождают новую информацию. Точнее, она способна родиться, если люди составят соответствующий запрос. Например, если запустить команду на расшифровку и вывод данных из модуля сопоставления файлов аэростатных видеозаписей, файлов досье на граждан и электронных архивов, то может родиться, в частности, такая информация: "Убийство. Москва, улица Первых Побед. Убитый: Сурденков Виктор Михайлович. Полковник управления безопасности. Орудие - служебный пистолет убитого. Убийца: Захаров Борис Сергеевич. Безработный. Член молодежной группировки "Коммунисты". Кличка "Неглинка". Соучастники: Турунов Михаил Евгеньевич. Разнорабочий завода "Знамя труда". Член молодежной группировки "коммунисты". Кличка "Яуза". Никитский Вадим Кириллович, безработный. Член молодежной группировки "джамперы". Кличка "Кислый". Перепелкина Ольга Игоревна. Служащая подразделения физиологических услуг..."
          И так далее. Такие программы сопоставления, собственно, функционируют беспрерывно, но на этом уровне анализа люди не вникают в аналоговый смысл информации. На этом уровне он их еще не интересует. Это пока дело компьютеров. Они подсчитывают статистику и анализируют тенденции. Молодые экстремалы убили безопасника? Значение соответствующей переменной увеличивается на единицу. Когда (и если) значение превысит заданный порог, подпрограмма передаст обобщенные данные в другую подпрограмму, уровнем повыше...
          Люди тут решают проблемы покрупнее и пореальнее. На следующей неделе приезжает серьезная делегация китайской стороны. Будет сам Ли-Сяо-Чжунь - можно сказать, третье лицо в иерархии. Запланировано обсуждение дальнейшего сценария войны. Выработка единого подхода по определению целесообразного количества человеческих потерь с обеих сторон. Китайцы последнее время весьма интересуется проектом "энергетический кризис". Подумывают о введении у себя... Со своей стороны настоятельно рекомендуют программы повышения религиозности населения, а также пропаганды однополого секса с целью снижения рождаемости. Наши пока относятся скептически, но есть о чем серьезно подумать.
          Словом, будут дела! И пойдут распоряжения в котлован - президенту, министру обороны, прочим исполнителям... А пока сотрудники покуривают на свежем воздухе у подножия спутниковой тарелки. Территория не маленькая, есть, где и прогуляться. Делать на ней, правда, зимой нечего. Вот летом - тут столько грибов!
          А вокруг - бетонный забор, со спиралью колючей проволоки поверху. Дальше - защитная полоса. Еще ограда - металлическая сетка, под напряжением. Опять защитная полоса. По периметру - собаки. Специальная порода, подарок китайской стороны (вывели там специально, в свое время, по своим технологиям) - шесть лап, повышенная выносливость, нечувствительность к боли, способность видеть ночью в инфракрасном оптическом диапазоне... И дальше - последний забор, высокий, из ферропластика.

          Вдоль забора бредет старик. За ним трусит пес. Останавливается у кустика, задирает правую заднюю и, устойчиво утвердившись на остальных пяти лапах, неторопливо и по-хозяйски ставит на снегу свой желтый автограф.
          "В былые времена тут бы сугробы уже были, - ворчит про себя старик. - Глобальное потепление, мать его!"