| |
Алексей Толкачев
О святости традиций
Он проснулся утром в Оленьем рву. С пустой головой, глиняным сердцем и привкусом латинского алфавита во рту.
Встал, стряхнул с себя листья и посмотрел на свое отражение в коре старой липы. Взгляд отражения был непроницаем. Если отражение о чем-то и думало в тот момент, то мысли его были спрятаны где-то глубоко в древесном стволе.
Он помнил времена, когда здесь, в Оленьем рву, держали львов - геральдических животных чешской короны. Еще здесь жили олени. Во времена французской оккупации он помогал солдатам их убивать. Он всегда кому-то помогал.
Его дыхание пахло типографской краской, в горле шелестела бумага. Имени своего он не помнил.
Безымянный, он дошел до конца оврага, вскарабкался на Пороховой мост, обогнул ротонду святого Вита и зашагал к реке.
День встретил его на Карловом мосту. Этот день был ему знаком. Он даже вспомнил его имя: Воскресенье.
- Здравствуйте, пан Воскресенье!
- Здравствуйте, пан.
Имени в ответном приветствии не прозвучало. Надо полагать, Воскресенье тоже его забыл.
Над Карловым мостом облаком висела музыка. Ее ноты розовым паром струились вверх, испускаемые квартетом музыкантов, расположившихся под статуей Яна Непомуцкого. Звуки скрипки и лютни были намного легче воздуха и улетали бы прямо в стратосферу, если бы их не удерживали увесистые ноты контрабаса и свинцовые барабанные дробинки.
Посередине моста сгрудилась детвора. Ребята были увлечены игрой. У них был шарик из голубого стекла, и кто-то из ватаги прятал его где-то у себя. А водящий должен был этот шарик отыскать. Возле детей на брусчатке моста сидел маленький белый котенок.
Безымянный остановился и посмотрел на небо. Оно, смутившись почему-то, отвело взгляд.
Подскочила девочка, дернула за рукав.
- Пан, я знаю, мой шарик у вас! Вы спрятали его за щеку! Откройте рот!
И в это же время раздался мальчишеский голос:
- Зденек! Зденек! Ты куда? Чи-чи-чи!
Оказалось, что котенок каким-то непонятным образом успел забраться на пьедестал ближайшей статуи и теперь не мог оттуда слезть. Он испуганно смотрел вниз и, дрожа всем своим тельцем, тоненько мяукал.
- Помогите, - растерянно попросил мальчик, обводя глазами окружающих.
Помогите? Он должен помогать. Безымянный ступил на каменный бортик моста, обхватил фонарный столб, стоявший рядом со статуей, и полез вверх. Поднявшись до уровня пьедестала, он отпустил одну руку, потянулся и схватил котенка. Но не рассчитал своего движения. Равновесие было потеряно, и одной руки не хватило, чтобы удержать на столбе его тяжелое тело. Успев бросить спасенного котенка в толпу ребятишек, он полетел вниз, ударился о воду и камнем пошел ко дну Влтавы.
Там, среди ила и водорослей, пани Влтава хранила богатое имущество: колесо от ломовой телеги, амбарный замок, изъеденный ржавчиной, монеты купцов и доспехи гуситских воинов.
Он поднялся на ноги, встряхнулся, сбрасывая прилипшие пузырьки воздуха, и зашагал по дну к восточному берегу. По пути ему встретился старый карп Хаим-Бейниш.
- Здравствуйте, реб Хаим-Бейниш.
- Здравствуйте, пан, - ответил карп, шевеля плавниками.
Видимо, эта рыба тоже забыла его имя.
Он вышел из реки на Альшовой набережной. Слезы Влтавы стекали с него на мостовую. На Платнержской улице его остановила монахиня в рясе барнабитки.
- Ах, боже мой, пан! Вы так промокли. А ведь день сегодня холодный. Вы, верно, уже простужены. Пойдемте в клинику, я осмотрю вас. Дам микстуру от кашля.
В клинике монахиня усадила его в кресло.
- Сейчас вам надо будет сказать "А-а!" Откройте рот пошире.
В эту минуту за окном послышался сдавленный стон:
- Помогите!
Помогите! Выскочив на улицу, он увидел, что двое дюжих молодцов с разбойничьими рожами взяли в оборот почтенного господина в пенсне и цилиндре. Впрочем, цилиндр, слетев с головы несчастного, уже валялся в пыли. Один из грабителей скрутил жертве руку за спиной, а другой тащил из его кармана портмоне.
Надо помочь.
- Эй, не подходи! - крикнул один из разбойников, выхватывая из-за пояса длинный нож.
Безымянный шагнул к нему, взял за грудки и поднял в воздух. Грабитель выронил портмоне из руки, а другой рукой по самую рукоятку вонзил нож в грудь Безымянного, в левую сторону, между ребер, точно туда, где сердце. Видать, малый был профессионалом своего дела.
Задумчиво поболтав этого профессионала из стороны в сторону, Безымянный размахнулся и бросил его к стене ближайшего дома. Тело грабителя ударилось о водосточную трубу, сплющив ее. Без сознания, разбойник растянулся ничком возле стены. Второй молодец оказался сообразительным. Он уже улепетывал восвояси, только пятки сверкали. Счастливо спасенный господин бормотал слова благодарности, но Безымянный, не слушая, двинулся дальше. К Староместской площади, туда, где на башне билось сердце города - Куранты. Именно они распоряжались здесь сменой дня и ночи, лета и весны, указывали Солнцу и Луне, когда им всходить и заходить. В этих часах жили многочисленные обитатели: апостолы, все двенадцать, ангел с мечом, скелет с колоколом, петух и, конечно, Смерть. Безымянный был знаком с ними. Быть может, они назовут его имя?
Шагая к площади, он вытащил из груди разбойничий нож и завертел головой по сторонам в поисках урны. Таковая нашлась возле входа в гостиницу "У трех барабанов". Не успел он бросить нож в урну, как к нему подбежал забавный носатый толстячок в туфлях с серебряными пряжками.
- Или это не тот отважный герой, что обезвредил злодеев на Платнержской улице? Боже ж мой! Столько их уже расплодилось в нашем богоспасаемом городе, что это ужас! Куда смотрит бургомистр? Я вас спрашиваю!
Слова толстячка падали на Безымянного липкой паучьей сетью и не давали тронуться с места.
- Вы ужасно выглядите, клянусь здоровьем своего покойного батюшки, просто ужасно! Скажите, эти разбойники вас били? Били? Конечно, били! И конечно повредили зубы. Но, на ваше счастье, вы встретили того, кто вам нужен. Наилучшего дантиста в этом городе! Это вам каждый подтвердит. Кто не знает дантиста Файнцика? Я вас спрашиваю! Ну-с, давайте-ка, для начала, оценим масштабы разрушений. Откройте рот!
Где-то рядом запел пожарный колокол. Дым пожара, схватив широкую малярную кисть, бросал в воздух щедрые порции серой краски. И с каждым броском воздух все больше серел, теряя прозрачность, и улица, растворяясь в этой серости, становилась все короче и короче. Он был мастером своего ремесла, этот дым пожара.
- Помогите! В доме остался человек!
Надо помочь. Безымянный повел плечами, и болтовня дантиста прахом осыпалась с него.
В доме на Петушьей улице поселились красные петухи. Они облепили стены, забрались внутрь здания, и ясно было, что эти птицы не успокоятся, пока не склюют тут все до самого фундамента. Группа поддержки в виде бравой пожарной команды поила петухов водяными струями из шлангов. Пожарный обоз весело звенел, каски блестели, насосы пыхтели. Все это выглядело чрезвычайно красиво, однако, в доме остался человек, нуждавшийся в помощи. Входная дверь была заперта. Безымянный даже не стал выбивать ее. Просто прошел через, оставив в пылающих досках проем в виде силуэта того, чье имя не произносят даже рыбы.
В маленькой комнате в кресле с дымящейся обивкой сидел старик. Рядом на табурете стояла бутылка абсента, почти пустая. Старик держал в руках дагерротип с изображением молодой женщины, светловолосой красавицы с бархатом на обнаженных плечах. Уставившись на портрет невидящими глазами, старик напевал:
- А где сердечко из коралла?
Оно на ленточке висело,
И на заре сияло алой...
По его щекам текли слезы. Было ясно, что старику совершенно безразлично, проживет ли он еще лет сто или сгорит прямо сейчас.
Ну а раз безразлично, значит, он не обидится, если не дать ему стать пищей для красных петухов. Безымянный поднял кресло, вместе со стариком и дагерротипом, и вынес на двор.
К нему подбежал пожарный.
- Не понимаю, пан, как вы не сгорели, в таком-то аду! Но дымом вы надышались, это уж точно. Не беда, сейчас мы продуем ваши легкие.
В руках у пожарного была кислородная подушка.
- Вам надо подышать через эту вот трубку. Откройте рот. Открывайте, открывайте! Не волнуйтесь, это обычная процедура оказания первой помощи.
- Помощь! Вечно кругом эта чертова помощь! - каркнул рядом хриплый голос, - Все друг другу помогают! Только бедному Франтишеку Отмычке не помогает никто.
Мимо, засунув руки в карманы и угрюмо ссутулившись, прошел неприятный серый человек. Его рваная душа пахла дешевой бехеровкой и карточными долгами.
- Думают, пан Отмычка вор, значит, ему и помогать не надо. А вору, если хотите знать, помощь нужна побольше, чем другим!
Услышав слова о помощи, Безымянный поспешил вслед за серым человеком, словно крыса, влекомая мелодией гамельнского флейтиста.
- А ты на кой черт за мной увязался? - окрысился вор, - Проваливай, курвин сын! Или хочешь помочь?
Безымянный кивнул.
- Святая Анежка, как трогательно. Я сейчас зарыдаю! - Франтишек Отмычка сплюнул на мостовую желтой табачной слюной, - Коли желаешь помочь, так убей вон того полицейского на углу. Чтобы он не мешал пану Отмычке высадить витрину вот этой ювелирной лавки.
Безымянный подошел к полицейскому. Прежде, чем тот успел опомниться, его горло сдавили тяжелые пальцы и явилась Смерть.
- Здравствуйте, пани Смерть.
Она-то должна помнить мое имя!
Но Смерть не назвала его. Она и вовсе не ответила на приветствие Безымянного, просто исчезла, зажав подмышкой полицейскую душу. Не потому, что Смерть была дурно воспитана. Просто она очень спешила - через минуту должны были забить Куранты на Староместской площади, и Смерть обязана была присутствовать на башне ратуши, чтобы приветствовать горожан, в компании с апостолами, ангелом, скелетом и петухом.
А вот Безымянному так и не суждено было добраться до площади с Курантами. На Старосинагогальной улице ему преградил путь отряд полицейских с ружьями.
- Стойте!
Он продолжал идти.
- Стойте или мы будем стрелять!
Раздался залп. Пули веселым роем врезались в Безымянного. Он двигался дальше. Еще один залп, и новая порция свинцовых шариков угнездилась в его груди. Он подошел к полицейским совсем близко. И третий залп не остановил его.
Тут из-за угла появился сухой деловой господин.
- Довольно, братцы. Дальше я сам.
Начальник полиции, а это был именно он, поклонился Безымянному и сказал просто:
- Следуйте, пожалуйста, за мной.
Пройдя немного по улице, они зашли в неприметный старый дом. По крутой деревянной лестнице, жаловавшейся на ревматизм, поднялись на третий этаж и подошли к железной двери. За ней оказалась полутемная комната с голыми стенами. Из всей мебели - стол и несколько кресел. В креслах сидели трое. Бургомистр города, тучный мужчина в жилете и с часами на золотой цепочке. Старший муниципальный казначей, маленький человечек с лицом обиженной мыши. И третий - молодой господин с аккуратными усиками, в модном костюме из дорогого венского сукна.
- Господа! - провозгласил начальник полиции, входя, - Встречайте нашу знаменитость!
- Садитесь, прошу вас, - бургомистр указал Безымянному на свободное кресло.
Кресло помнило его имя, и могло бы назвать, но не решалось открывать рот в присутствии столь высоких гостей.
- Что ж, господа, - бургомистр обвел глазами присутствующих, - Мне кажется, в целом, на этот раз мероприятие прошло неплохо.
- Более чем! - согласился казначей.
Бургомистр посмотрел на начальника полиции. Тот пожал плечами.
- Я-то что? Мне не привыкать. Беспорядки в городе - моя головная боль. Работа такая. А касаемо собственно беспорядков... Не больше положенного. Бывало и похуже.
- Прошу меня простить, - вмешался молодой франт, - Боюсь, мои слова прозвучат резко, но... Я, право, не понимаю. Ведь убит человек!
- Человек убит, - охотно согласился полицмейстер, - Трагический факт. Трагический! Но известно ли вам, сколько убийств совершается в нашем старом добром городе ежедневно, а особенно еженощно? А городу - что? Он не замечает. Он цветет и пахнет.
- И размножается, - добавил казначей.
- Вот именно.
- Тем не менее! Убит человек. Полицейский. Это же ваш человек, он служил вам! А вы его убили. Руками этого несчастного... - молодой человек кивнул в сторону Безымянного, - Но убили-то вы!
Начальник полиции улыбнулся.
- Вы, майстер Майнринк, к чему конкретно сейчас взываете? К совести моей? Или к жалости? Напрасный труд. Оба эти чувства я заложил в ломбард, когда покупал полицейский патент. Он у нас дорого стоит, понимаете ли. Большой спрос, все хотят служить. Востребованная профессия, тут ведь столько убийств каждый день.
- Но зачем все это?! Эта смерть, эти беспорядки? Город верит вам, надеется на вашу защиту, а вы ему преподносите какой-то кровавый средневековый фарс! Это же просто предательство. Предательство по отношению ко всему городу.
- Майстер Майнринк, вы здесь у нас человек новый, - сказал бургомистр, - Но должны тоже понять: древние традиции - это святое. Не нами заложены, не нам их и прекращать. Вот вы говорите, предательство. А традицию предать - это вам как? Нет, дорогой мой, я лично убежден, что нет хуже предательства, чем предательство традиции. И коли сказано: "Раз в тридцать три года проходит он по улицам, совершает убийство и исчезает" - значит, так тому и быть! И каждые тридцать три года мы будем его поднимать и выводить на улицу.
- И для муниципального бюджета полезно, - сказал казначей, - Люди, знаете ли, любят всякую историческую экзотику, особенно если она живая, настоящая. Специально посмотреть приезжают. В отелях, грех жаловаться, в эту пору ни одного свободного номера не осталось. А в сувенирных лавках какой у нас самый популярный товар? Статуэтки с изображением этого славного господина, - казначей кивнул на Безымянного.
- Полагаю, - сказал бургомистр, - Настало время пригласить нашу фею.
- Ишь, как вы ее трактуете! - усмехнулся казначей, - Фея! С такими феями, скажу я вам, и сатана не нужен.
- Пани Альдегонда!
В комнате возникла старуха в черной шерстяной накидке, с коричневой бородавкой на левой щеке.
- Дело сделано, пани Альдегонда. Мы вами довольны. Ваш гонорар.
Казначей бросил на стол кожаный мешочек с монетами.
- Зачем ваши люди весь день пытались залезть ему в рот? - злобно прищурилась старуха, - Хотели заполучить мою тетраграмму?
- Ну, простите нам эту маленькую шалость, - развел руками бургомистр.
- Это маленькая шалость, - проскрипела ведьма, - Обойдется вам в лишних два десятка золотых крон!
Казначей вопросительно посмотрел на бургомистра. Тот, вздохнув, кивнул, и казначей полез в поясной кошель.
Получив свое, старуха спросила:
- Где прикажете его складировать на этот раз? Опять в овраге?
- Нет, - ответил бургомистр, - Пускай теперь в доме полежит. В комнате без входа.
- Воля ваша. В Оленьем-то рву валяясь, неплохо он у вас сохранился, как я погляжу.
- Да что ему сделается! Глина - она и есть глина.
Ведьма подошла к Безымянному и скомандовала:
- Пошли.
Они спустились по лестнице вниз до первого этажа, потом еще ниже, в подвал, в глубокую тьму, в запах земли и плесени. Просквозив по подземелью чертову дюжину чертовых дюжин шагов, ведьма остановилась. Нащупала над головой скобу откидного люка, открыла его и полезла наверх. Безымянный следовал за ней.
Комната, в которую они поднялись, была заполонена туманом. Единственное окно, перечеркнутое решеткой, показывало ночное небо и луну, совершенно позабыв о том, что на улице в это время сиял светлый майский день. Посередине комнаты громоздилась куча тряпья. По полу в беспорядке были разбросаны карты таро, на одной из них, лежавшей рубашкой вверх, лежал белый камень, похожий на сало. В углах копошился пыльный шепот.
- Тетраграмма, - прошелестела старуха, - Помоги мне взять ее. Ведь ты должен помогать, помнишь? Для того тебя и слепил реб Лоэв. Открой рот.
Безымянный повиновался. Ведьма засунула руку в его рот и извлекла оттуда клочок бумаги с напечатанными буквами:
FD
zp
Колени Безымянного задрожали, глиняное сердце испуганно замолчало. Внезапно он ощутил боль ножевой раны и свинцовую тяжесть пуль в груди. Он потянулся за бумажным обрывком...
- Убери руки, глиняный человек! - крикнула ведьма, - Тетраграмма моя! Моя! Это я положила ее тебе в рот в Оленьем рву. А теперь забираю. Потому что она моя! Скажи сам, чья она, - старуха перевернула бумажку другой стороной.
"Твоя" - было написано на другой стороне бумажного клочка.
- Твоя, - произнес глиняный человек. И рухнул на пол.
Проваливаясь в очередное тридцатитрехлетнее отсутствие, он, напоследок, вспомнил свое имя: Голем.
Имя, что выпорхнуло из его головы в Оленьем рву. Теперь оно вернулось. Имя подлетело к Голему, приняло форму ветхого кафтана и укрыло его, чтобы глиняному человеку не холодно было спать. Ласковыми котятами пристроились рядом камень, похожий на сало, и карта из колоды таро, с изображением повешенного.
Он спит. В комнате без входа, с зарешеченным окном, в доме на Старосинагогальной улице, в еврейском квартале Праги - города, который скорее умрет, чем предаст свои традиции.
|
|